ДАО. Клим
Театральная Мастерская «АСБ» совместно с Новой сценой Александринского театра
Режиссёр Алексей Янковский
«Да... О...» – эхом откликается на увиденное внутренний голос. Кроме междометий пока непросто что-то добавить. Режиссёр Алексей Янковский вновь отправил зрителя в невероятное путешествие по тексту Клима с одной лишь актрисой-проводником. В «Дао» Янковский впервые поработал с Галой Самойловой.
И вновь камерное пространство зала разрастается до необъятного, не в силах выдержать натиска бешеной энергии, что исходит от центра – фигуры, вытянутой в струну. Впрочем, происходит это далеко не сразу. Прежние моноспектакли, поставленные Янковским, игрались в маленьком пространстве театра «Особняк». Там полукруглая линия стены как будто помогала очертить границы формы, невидимого сосуда, в который постепенно выливалась некая энергетическая субстанция. Сосуда, который наполнялся токами, идущими от исполнителя. И зрителю предлагалось окунуться в круговорот хаотично витающих образов. Они рождались текстом, но в этом случае не стоит уплощать всё до аллегорий или метафор. Совершенно ненавязчиво, взывая скорее к зрительской интуиции и сокрытым уголкам памяти, образы эти распылялись вокруг главной вертикали – актёра. Текст здесь перпендикулярен в прямом смысле, так как с актёром не соотносится и им не присваивается.
Всё это, конечно, никуда не исчезает с переменой площадки. Просто с каждым пространством нужно установить особые отношения, подготовить его для подобного рода таинств. «Чёрный кабинет» репетиционного зала Александринки намного больше площадью, поэтому и артисту гораздо труднее создать это магнитное поле вокруг себя, одухотворить большее пространство. И вписать круг действия в квадрат зала.
«Великий квадрат не имеет углов» – убедимся мы, услышав мантрой наговариваемые заповеди.
Нет-нет, никаких углублений в сакральную геометрию, сейчас только о том, что видели. Или о том, что видел автор этой статьи? По правде-то, хочется спрятаться за своим текстом (как прячутся на время спектакля и актёры Янковского), а не подмигивать читателю сквозь рассказ. Рассказ о том, что рождается в сознании в результате диалога с пьесой. Проще говоря, сам спектакль переносится в сознание зрителя. Поэтому надо ли уточнять, что, если бы сто зрителей «Дао» решили написать о нём, это были бы тексты про сто разных спектаклей.
Среди того немногого увиденного, что объективно, – практически голая сцена, посреди неё огромный металлический чехол от контрабаса и алюминиевое ведро, от которого тянется верёвка, закреплённая под потолком. По поводу всего остального – ни в чём нельзя быть до конца уверенным.
Зрительский труд здесь состоит в том, чтобы блуждать по тексту вслепую. И не каждому он даётся; ускользает, а мы отправляемся в погоню за ним. Ищем, за что зацепиться. Слушать последовательный рассказ куда проще, а здесь такое наслоение смыслов (к счастью, не выговариваемых и не опредмеченных), вскапывание таких глубин подсознания, что не каждый захочет в этот текст окунуться. Особенность пьес Клима в странном парадоксе: с одной стороны, они настолько сосредоточены в себе и самодостаточны, что в актёре будто и не нуждаются; с другой – именно проговаривание вслух обязательно, читать их про себя с листа невозможно. Поэтому избранная Янковским форма – отстранённая подача слова – оставляет текст неприкосновенным, а актёрская индивидуальность или интонирование не вторгаются в цельный ритмизированный поток.
На два часа актриса Гала Самойлова будто пропадает. Остаётся голос, транслирующий как под неслышимую диктовку извне нечто о китайском трактате «Дао Дэ Цзин». «Нечто о», потому что здесь не подойдет ни слово «экскурс», ни «комментарий». Это скорее лишь прикосновение к священному тексту, рождающее множество заблуждений не только о человеке, но и о человеке театра. Конфронтация актёра-избранного со зрителем-массой то и дело возникает в монологе в виде вариаций на тему «я и другие», рассуждений об «обыкновенности» человека-зрителя и о перемене ситуации, когда он сам оказывается на сцене перед публикой (или перед всем миром?).
Я пишу везде «актёр», избегая слова «персонаж», потому что в «Дао» публике намеренно не навязывается никакой конкретный герой. Иначе монолог превратился бы в назидание. Гала Самойлова здесь безликий некто. Шут, как было сказано? Только если трактовать шута не как театральный персонаж, а как знак нахождения всё в той же оппозиции с залом. Или «младенец, ещё не улыбавшийся»? Этот образ, пожалуй, более точен. То есть незапятнанный чистый холст, человек, отважно «обнулившийся», чтобы не загораживать текст собою.
Чтобы написать, о чём же был этот текст, пришлось бы привести пьесу Клима целиком. Если бы можно было фиксировать свои сны моментально, в их первозданном виде, а не переосмыслив по пробуждении, вышло бы нечто подобное. Так часто в монологе одна мысль обгоняет другую, подрезает на полуслове, цепляясь, карабкаясь вверх по пути от личности к сущности. Когда Гала Самойлова выходит на поклон, создается ощущение, что только вот сейчас мы впервые за вечер увидели её (хотя сказать так едва ли повернётся язык у тех, кто наблюдал неимоверные энергетические затраты актрисы в течение двух актов). Подобное «исчезновение» – опыт невероятной актёрской смелости.
Да... О...
октябрь 2015