Какие ассоциации возникают у вас с тремя загадочными словами "Музыкально-поэтическое кабаре"? Культурная память подсказывает несколько имен начала двадцатого века и пару-тройку названий фешенебельных заведений того же времени. Благодарим память за справку и переносимся в наши дни. Казалось бы, совсем недавно в Санкт-Петербурге молодая певица, актриса, выпускница СПбГАТИ Юлия Асоргина создает свое музыкально-поэтическое кабаре. Но уже за такой короткий срок новое явление успевает занять совершенно особое место и в театральной жизни города, и в сердцах многих зрителей. После спектакля-концерта, прошедшего в Арт-кафе "Подвалъ Бродячей Собаки", Юлия рассказала нам о тонкостях жанра актерской песни, отношениях с публикой и важности связи эпох. Беседовала Юля Бухарина.
Юля Бухарина. В любой информации о Юлии Асоргиной можно обнаружить два ключевых слова – «актриса» и «певица». Для тебя они равнозначны в формулировке самоопределения?
Юлия Асоргина. Я много над этим думала. Всегда говорят «актерствующая певица» или «поющая актриса». Но это вообще не главное. Для меня главное – попасть в сердце, чтобы зацепило, чтобы люди задумались о чем-то. В каких-то песнях узнали что-то новое… или себя. Поэтому о том, как это назвать, я перестала задумываться. Мне кажется, по большому счету задача театра – в таком вот высоком значении – делать так, чтобы человек становился лучше, менял что-то в себе, размышлял. Здесь – такая же, только на микроуровне. А в каком жанре, не имеет значения.
Ю.Б. На момент выпуска из ГАТИ ты сразу видела себя в сольных выступлениях? Или все же хотелось «пожить» в репертуарном театре?
Ю.А. Это совсем разные вещи! Я и сейчас продолжаю служить в репертуарном театре. Но там я – часть целого: есть труппа, распределение ролей, режиссер, гримеры, костюмеры. Это совсем другой механизм. Там я с удовольствием подчиняюсь чужой воле! В сольных программах всё устроено по-другому.
Ю.Б. При этом изначально хотелось создать что-то свое.
Ю.А. Да-да, безусловно.
Ю.Б. Расскажи для тех, кто пока еще не знаком с твоим творчеством, про музыкально-поэтическое кабаре.
Ю.А. Первооснова – слово, тексты, поэзия, которая кому-то известна, кому-то – нет. Я рассказываю случаи из жизни, истории, необычные ситуации, в которые может попасть каждый... Музыка здесь, как ни странно, вторична.
А родилось как? Очень давно я услышала музыку Курта Вайля на тексты Брехта, так и открыла для себя этот жанр. Ведь в России в принципе нет аналогов! И переведена была только «Трехгрошовая», больше ничего. Но опять же, главное – история, и надо, чтобы русский зритель ее понимал. Поэтому я сама села за переводы, писала каждый текст по месяцу, иногда по два-три. И постепенно пришла к своеобразному спектаклю в миниатюре, если можно так сказать. А потом уже мы начали сотрудничать с композитором Владимиром Баскиным. Он к тому времени тоже писал музыку на сюжетные стихи.
Сейчас у нас целая команда. Режиссер Снежина Копрова – прекрасный, чуткий единомышленник, тонкий профессионал. «Золотые уши» нашего коллектива – звукорежиссёр Юрий Усков. И, конечно же, отдельно хочется сказать о концертмейстере. До недавнего времени я работала в основном с мужчинами, потом познакомилась с пианисткой Ксенией Гавриловой, большим мастером своего дела. В «женских руках» программа зазвучала намного интересней, чего я даже не ожидала! А в новой программе «Клавдия Шульженко. О жизни и любви» партию фортепиано исполнит мой старинный добрый друг, джазовый пианист Анатолий Альпер.
Ю.Б. То есть весь этот огромный механизм запустился любовью к Вайлю? Неожиданный импульс!
Ю.А. Да… Это же какая-то угловатая музыка для русского уха, поэтому меня зацепило. А потом начинается непонятный немецкий текст. И я подумала: «а что стоит за этой музыкой?». Захотелось покопаться, перевести, узнать. Оказалось, очень интересные сюжеты! Они же принадлежат все каким-то мюзиклам, спектаклям. Но я делаю специально так, чтобы это был отдельный номер, чтобы он не был привязан к контексту. Надо отметить, достаточно хорошо принимают люди. Не могу сказать, что это нечто чуждое, инородное. По музыке – да. По историям… Ведь конфликты разные происходят везде. Это все интернешнл.
Ю.Б. Как происходит подбор номеров? Программа формируется исключительно на вкус?
Ю.А. Ну, сейчас уже иначе. Поначалу иногда получался винегрет, конечно. Потому что придумать обвязки, соединить несоединимое можно всегда. Изначально была такая лоскутная история, надерганная из разных концертных выступлений. Был большой блок Вайля плюс разрозненные странички. Сейчас я уже все-таки стараюсь серьезнее подбирать. Но то, что мне не близко, я не возьму. Пусть это прописная истина, и сейчас я ее понимаю, но раньше понимала не совсем – если это не трогает тебя, это не тронет никого. Такой закон.
Ю.Б. Теперь в построении вечера есть своя драматургия? Это же не просто набор разных историй, они складываются в музыкальный спектакль.
Ю.А. По большому счету – да. Это концерт-спектакль. Я этот жанр называю театрализованным концертом. Потому что каждая песня – законченный спектакль, но есть и общая канва. Например, в «Бродячей собаке» я рассказываю, как все зарождалось, как туда приходили поэты: Ахматова, Гумилев, Северянин. Как они там развивались, какие у них были отношения между собой. Ну, тут еще и площадка диктует.
Ю.Б. Да, я как раз хотела спросить про «Собаку». У вас уже сложилась, как я понимаю, крепкая дружба, часто проходят концерты именно там?
Ю.А. Примерно раз в месяц играем. Нас там хорошо приняли! И я чувствую, что это мое. Во-первых, такая намоленная площадка… Хотя ведь та, старая «Собака», просуществовала всего три года – с 1912-го по 1915-ый, и все!
И сейчас там очень хорошие артисты выступают, даже такие мэтры, как Светлана Крючкова, Георгий Штиль. Вообще это теперь такой театр-ресторан.
Ю.Б. Модный и сегодня.
Ю.А. Да, это модно.
Ю.Б. Мы вот заговорили о публике. Не будем лукавить, молодые люди сейчас мало знакомы с зонгами Брехта-Вайля, Черным Пьеро Вертинского…
Ю.А. Более того, даже с Шульженко.
Ю.Б. А люди среднего возраста застали скорее тот концертно-ресторанный бум, когда то ли жаркое подавалось под музыку, то ли наоборот.
Есть в твоем творчестве какая-то отсылка к началу прошлого века, попытка возродить то, старое, провести его к нам? Или цель в создании нового жанра, понятного сегодня, – этакое желание привить хороший вкус публике?
Ю.А.Вопрос, конечно, непростой… Понимаешь, тут ведь и то, и другое. Сказать, что это новый жанр, не могу. Да, жанра актерской песни сейчас как такового нет. Есть Камбурова, Богушевская, Хоронько… Пожалуй, и все. Поэтому я замечаю, как люди приходят и удивляются, прямо скажем. И молодые, и более взрослые. Они искренне смеются над песней «Три вальса», которую, как мне казалось, все знают наизусть. Взрослые люди искренне смеются!
Я вижу свою задачу еще и в том, чтобы все вечером пришли домой и продолжили знакомство с поэзией, хорошей музыкой. Если сейчас кого-то затронет, то он захочет изучить это потом.
К тому же я специально делаю такие развлекательные прослойки, чтобы было просто, доступно. И у Вертинского, и у Шульженко есть много игровых номеров. Работая над новой программой по песням Шульженко, я долго штудировала материал. Сколько там филигранного, деликатного, филологического юмора! Сейчас такого не найти. Прекрасные авторы писали, целая индустрия на это работала – и как было здорово сделано! А какая там была самоирония! Когда Шульженко на концерте в честь своего семидесятилетия поет: «Я полна юных сил» – пауза – «которых нет». Вот такие штуки! Сейчас мало кто может позволить себе посмеяться над собой. А это же просто мостик к зрителю, ведь все живые люди. И если человек узнает себя, на мой взгляд, это победа.
Ю.Б. То есть эта связь эпох не отрицается, она помогает.
Ю.А. Да, конечно!
Ю.Б. Ты считаешь, важно популяризировать этот жанр? Или вся его прелесть в камерности, элитарности, особости.
Ю.А. Мне кажется, он вечный. А потом – могу судить по общим предпочтениям. Ведь многие люди слушают всякую, так скажем, не очень хорошую музыку не потому, что они ее действительно любят, а потому, что им другое не показывают. И так, наверное, в девяноста процентах случаев. Если показывать каждый день Камбурову, у наших людей другое сознание будет! Я не говорю, что способна что-то кардинально изменить, но, тем не менее, люди приходят, прикасаются к этому…
Ю.Б. И постепенно что-то происходит?
Ю.А. Ну да. Может быть, это какая-то пафосная цель, но хочется, чтобы немного стало лучше. Тем более, что это все уже было. Сейчас такое время страшное, вторичное, когда все эти «Один в один» процветают. Опять же – при создании программы я не ставлю себе задачу копировать. Я лишь хочу вспомнить о том, что было, найти самое лучшее. Понятно, что это больше интересно публике возрастной. Они вспомнят, улыбнутся своей юности.
Ю.Б. В таких камерных пространствах, как «Собака», например, связь со зрителем гораздо ощутимее, чем в большом зале. И любая реакция, даже самая маленькая оценка, очень влияет – ты считываешь ее моментально. Как ты справляешься?
Ю.А. Это же такая профессия, где ты каждый раз сдаешь экзамен. И не факт, что у тебя получится. Публика тоже настолько разная! Я не раз замечала цепную реакцию: если кто-то один засмеялся, смеются все. Бывает гиперинтеллигентный зал – я вижу, что всем нравится, но они не реагируют никак. И будут молчать, а потом дарить цветы, плакать, писать отзывы, но при этом… Как, говорят, в Японии – вообще не хлопают, а в конце встают.
Ю.Б. Но какой-то дискомфорт первые пять-десять минут…
Ю.А. Есть! Но я в себе это каленым железом выжигаю. Лиц я не вижу – только два фонаря. И бывает, что не чувствую реакции – хлопают, допустим, но не так, как мне бы хотелось… В таких случаях обычно сразу начинаешь давить, хотеть понравиться. Этого нельзя делать абсолютно! Надо дальше делать свое дело, работать. Отмечать для себя что-то, безусловно, но усиливать, кривляться – нельзя. Потом смотришь на видео и думаешь, не надо было. А ведь зрителя не обманешь!
Ю.Б. Появились уже какие-то постоянные гости, зрители, поклонники?
Ю.А. Да! Есть люди, которых вижу и по третьему разу в зале. Опять же, разные. Активные, которые начинают общаться, писать письма. Есть и те, кто просто покупает билет, тихонечко приходит, еще и с цветами. Я им безмерно благодарна, потому что понимаю, что спектр предложений огромен, а они пришли ко мне. Это подарок! А если человек пришел еще раз и привел кого-то с собой – это маленькая победа. Значит, что-то затронуло. У нас же нет какой-то раскрутки, то есть все передается от сердца к сердцу. Это задача непростая. И по времени достаточно долгая, чтобы узнали.
Ю.Б. К слову о зрительской любви. В твоей программе есть такие безусловные шлягеры, как «Баллада о Мэкки-Ноже», «Лили Марлен», многие другие. Можно сказать, что это такой козырь в рукаве, потому что их все знают, а потому наверняка оживятся, даже будут подпевать. Но это еще и очередной, как ты говоришь, экзамен – сравнения с другими исполнителями, часто известными и любимыми, не избежать.
Ю.А. Я никогда не пою впрямую так, как это было написано, во многом благодаря блестящим аранжировкам Владимира Баскина. Если мы берем известную вещь, наша задача – сделать ее так, как никто никогда не делал. Допустим, есть песня Высоцкого, которую он для Влади написал. Мы ведь сделали ее в романсе, в отличие от изначальной версии. Или «Ваши пальцы пахнут ладаном» – в джазовой обработке. То, да не совсем! Хочется, чтобы это было по-своему, иногда даже кардинально по-другому. Узнают ли – да, безусловно. И я думаю, это одно из важных условий, чтобы человек услышал что-то знакомое, потому что сразу много новых вещей воспринять тяжело. Я понимаю прекрасно – когда человек идет на концерт, он хочет услышать что-то известное.
Ю.Б. Бывает и обратная ситуация, когда песня написана специально для тебя, и на тебе лежит миссия первооткрывателя. Ты понимаешь, что от того, как сейчас ее представишь миру, зависит будущее песни – услышат ли ее, поймут ли. Это тоже большая ответственность.
Ю.А. Да, конечно. Видишь, я сама не пишу стихи. Я беру близкое мне и пытаюсь чужими словами говорить, при этом быть собой, ничего наносного не придумывать – как чувствую, так и стараюсь донести. Тут главное лишние кружева не навешать. Чтобы это было естественно, как дыхание. Для меня на сцене важна прежде всего личность. По аплодисментам, дыханию зала чувствуется, пошло или нет.
Ю.Б. А много вообще в репертуаре имен современных авторов?
Ю.А. Современный композитор, он же аранжировщик, он же музыкальный руководитель и идейный вдохновитель – Владимир Баскин. Все его песни написаны на стихи Северянина, Мориц, Тарковского, Ахматовой – только настоящая, проверенная временем поэзия. Современных поэтов нет. Хотя…есть у нас один блок так называемых иронических песен. Смешные истории в стихах авторства Власа Баюна, личность которого я держу в секрете, интригуя публику. Этот блок зрители тоже хорошо принимают, смеются.
Ю.Б. В программу вносятся какие-то изменения? Есть песни, с которыми ты вдруг, почему-то, теряешь связь и расстаешься на время?
Ю.А. Да, конечно. Это даже не из-за зрительского отклика. Я просто ощущаю, что не пошло. Допустим, есть песни, до которых я не доросла. Я чувствую, что надо еще пожить, шишек набить, понять какие-то вещи. Например, песня на стихи Володина «Простите меня». Мы сделали свою версию, но пока что-то меня останавливает, не могу ее нащупать.
Ю.Б. Ты прислушиваешься к себе в таких случаях?
Ю.А. Да-да. Если теряется связь, лучше не надо. Будет неискренне, будет неправда. Зачем нужна формальность? Или, допустим, есть у Норы Яворской стихотворение «Мальчик в свитере белом» про любовь женщины и мужчины, который моложе ее на десять лет. Сейчас я понимаю, что уже можно такие вещи брать. И я аккуратно подбираюсь.
Ведь либо я пою в персонаже – какой-нибудь бабушки девяностолетней, – либо от себя, тогда беру то, что близко, что могло произойти со мной.
Ю.Б. И любимые песни тоже есть? Те, без которых концерт невозможен.
Ю.А. Есть. С течением времени репертуар становится все больше. Я понимаю, что в рамках одного концерта не могу спеть все, и начинаю, обливаясь слезами, думать, что выкинуть, что оставить… А потом концертмейстеру говорю: «Нет, давай все-таки сыграем!». И концерт растягивается на два с половиной часа. Но есть, безусловно, песни, которые я не могу не спеть.
Ю.Б. Тебе, наверное, не раз говорили, что внешностью, манерами, интонациями, самой своей природой ты производишь впечатление девушки начала прошлого века?
Ю.А. Да, бывало!
Ю.Б. Ты учитывала эту свою специфику, создавая сценический образ? А на самом деле ощущаешь некое родство с той эпохой?
Ю.А. Слушай, а интересный вопрос… нет, я как-то не задумывалась. Единственное, я ощущаю иногда, что мне не очень комфортно сейчас. Тогда приходят мысли, вот бы родиться чуть раньше! (смеется) Но установки идти от внешности, от образа не было.
Ю.Б. Это и означает, что все по-настоящему, раз так точно попало!
Ю.А. Я ведь действительно об этом не задумывалась, пока ты не сказала. Да, это правда, все абсолютно искренне. А еще мне все время говорят про сходство с Дитрих. Но я как раз противник таких сравнений. По-моему, это плохо, когда кто-то на кого-то похож. Артист должен быть самобытным.
Ю.Б. Когда певица Юлия Асоргина приходит домой, какую музыку она слушает?
Ю.А. Я очень люблю джаз, я на нем воспитана. Из вокального – Элла Фицджеральд, Кармен Макрей, Сара Воан, Сезария Эвора, Барбара Стрейзанд. Эта музыка для меня эталонная. Я сама ее никогда не пела. Пробовала, конечно. Но я лишь сейчас, опять же, начинаю избавляться от каких-то комплексов, из-за которых, наверное, человек приходит в актерство. А на сцене это самое страшное зло! Актер должен быть свободен, а джаз – это свобода. Поэтому я только начинаю срывать с себя какие-то доспехи и понимаю, что без этого никак. Нужно, во-первых, что-то в себе нести – к вопросу о джазе. Человек закомплексованный не может ни импровизировать, ни свободно мыслить. Поэтому я как-то осторожничала с джазом всегда. А сейчас уже нашла свое, поэтому в джаз не пойду.
Ю.Б. Но эту волну можно поймать и в совсем не джазовом произведении. Какой-то дух джаза.
Ю.А. Да, безусловно. Просто вокально этого нет – все держится на определенных текстах, все продуманно. А в аккомпанементе у нас, если ты заметила, – масса таких вкусных гармоний, я их очень люблю.
Ю.Б. Закончи фразу: «если бы я, по какой-то причине, не пошла в актрисы, не стала певицей, я могла бы быть…»
Ю.А. (не раздумывая) Я бы умерла.
Ю.Б. Да, я так и думала.
Ю.А. (смеется)
октябрь 2015