Ольга Хорева – актриса театра «Школа Драматического Искусства». В 2005 году окончила актерско-режиссерский курс Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства (мастерская Григория Козлова). Играла в спектаклях Алексея Янковского и Владимира Берзина по текстам Клима, пластических спектаклях Константина Мишина, «Стойком принципе» Бориса Юхананова. В 2015 году стала лауреатом I степени XII международного фестиваля «Камерата» в Челябинске за роль Аглаи в моноспектакле Владимира Берзина по тексту Клима.
Александра Краско. Ольга, расскажите, как начинался ваш путь в театр?
Ольга Хорева. Я с самого детства занималась танцами. Чувствовала, что у меня есть желание быть актрисой, танцевать на сцене, но не думала, что это каким-то образом реально, – я была очень робкой, стеснительной. Я из семьи педагогов, в последний год школы думала, что буду педагогом сама. Но однажды к нам в школу на урок литературы пришел актер, Сергей Колесников, начал нам читать Мандельштама, сделал целый спектакль. Я не знаю, что со мной произошло в этот момент, какие-то крылья выросли, буквально за два месяца до поступления в институт встретилась с ним и поменяла решение. Стала у него спрашивать, стоит ли поступать в театральный, начала читать ему стихотворение. Он остановил меня и сказал: «Вы знаете, мне кажется, вам стоит попробовать». Это была судьбоносная встреча, которая все поменяла. Все стало возникать само собой. Как Клим говорит, кто-то зерно посадил, бросил, и дальше пошел процесс.
А.К. Вы окончили Санкт-Петербургскую академию театрального искусства, мастерскую Григория Козлова. Расскажите об особенностях его школы.
О.Х. Я бесконечно благодарна моему первому учителю, Григорию Михайловичу. Считаю, что мне невероятно повезло. Это очень глубокий человек, человек интуиции, он помогает актеру максимально раскрыться, создает условия любви, заботы, теплоты, помогает проявить свою индивидуальность. В первую очередь он вкладывает в тебя человеческие качества, которые, может быть, не столько связаны с профессией, сколько с жизнью, с личностью. Он немного такой... Дон Кихот, закладывает идеалы. И когда ты уже сталкиваешься с жизнью после учебы в академии, идеалы могут в каком-то смысле мешать, потому что ты выходишь из парниковой зоны, зоны любви и понимания в поле боя, где надо сражаться за свою жизнь и актерскую судьбу, но эти идеалы мне кажутся невероятно ценными. Хотя в этом есть и минус, потому что важно, встретившись с действительностью, уметь сопротивляться, что-то поменять в себе. У нас на курсе должен был быть свой театр, мастерская Козлова, но театра не получилось, и потому каждому пришлось сражаться за себя. Было трудное время, но полезное! Каждый достиг чего-то в той или иной мере, профессия не ушла из под контроля, потому что мастер привил самое главное – любовь к театру. Через пять лет Григорий Михайлович осуществил свою мечту. И некоторые сокурсники вновь вернулись и теперь работают с ним. Но это уже другая история!
А.К. А как вы оказались в «Школе драматического искусства»?
О.Х. Мне об этом рассказала подруга-театровед. Она приехала в Москву и стала работать в театре у Васильева. Сказала, нужно обязательно прийти посмотреть. Я пришла и была в восторге от этого пространства. Тогда был кризисный 2006 год, еще работал Анатолий Александрович. Я с ним познакомилась, а вернулась в театр уже в 2007 году и узнала, что открывается лаборатория Владимира Берзина.
А.К. Как вы познакомились с Климом?
О.Х. Клим приходил к нам на курс, он большой друг Григория Михайловича. Мы приехали в Москву в Центр Мейерхольда показывать отрывки по Бунину, и Клим смотрел. Григорий Михайлович потом подходит ко мне и говорит: «Знаешь, Клим сказал, что ты единственная на курсе, у кого что-то получится». Потом я увидела спектакль, который шел в театре имени Ленсовета «Я...Она... Не Я и Я», с Александром Лыковым по тексту Клима. Спектакль мне сшиб голову, очень сильное ощущение. В первую очередь мне понравился текст. Я считаю, что Клим поэт... и тогда мне захотелось посмотреть его работы как режиссера. Увидела его «Сон об осени» в Балтийском Доме. Было невероятное впечатление, красивый и глубокий спектакль, напоминавший фильмы Тарковского. Тарковский – любимый кинорежиссер и любимый учитель. Перечитала и пересмотрела все его фильмы уже с 18 лет. Все притягивается одно к другому, я просто шла по течению. Когда я попала в театр и познакомилась с Берзиным, узнала, что он соратник Клима, что они учились вместе, появилась мечта сделать спектакль по тексту Клима.
А.К. Какое у вас было первое впечатление от его текста «Аглая»?
О.Х. Всегда, когда начинаешь читать Клима, впечатления от текста урывочные, полностью не всегда понимаешь.Текст «Аглаи» тоже сразу не восприняла цельно, не было ясного понимания, о чем там рассказывается. Какие-то фразы обожгли меня, мне кажется, что это вспоминание. Удивительно, когда ты открываешь для себя что-то такое, что уже знаешь. И произошел момент принятия текста, вхождения в него. В передаче «Театральный разъезд» Клим говорит, что нужно забеременеть от текста. Дальше возникает чудо, рождается ребенок, возникает роль. Надо очень любить это.
А.К. Вы играли в спектаклях по текстам Клима у Алексея Янковского и Владимира Берзина. Можете сказать о различиях подхода к тексту?
О.Х. В принципе, они чем-то очень похожи. Клим свои тексты делает совсем по-другому, как музыку, а Алексей и Владимир используют определенные техники. Янковский ничего тебе не объясняет – если ты взял текст, то это твоя кухня, ты должен делать то, что режиссер просит. Первое условие: знать весь текст наизусть, чтобы можно было без запинки быстро рассказать, а второе – следовать его замечаниям. Берешь один предмет, точку, ведешь текст в потоке... Как он говорит, «прыжок с парашюта... и полетел». И дальше в тебе что-то постепенно открывается. С Берзиным немного по-другому. Что мне нравится в его работе, он все анализирует, пытается понять смысл. Ты должен ясно понимать, какой месседж заложен в тексте, в чем идея. Тексты Клима – тексты для актера. Он ученик Васильева и Эфроса. Многие считают, что больше – Эфроса, но мне кажется, что во многом и Васильева, потому что его тексты помимо музыкальности очень игрово расположены. Когда начинаешь разбираться с ними, слышишь ясную логику, которая, может быть, с первого раза не читается, потому что это такой поток информации. Его тексты всегда сложно понять, но на самом деле все очень закономерно.
Монолог – это всегда диалог. Разговор двух в одном. Эти тексты очень противоречивы – одно, потом другое... Ты играешь эти лица, выстраиваешь для себя внутренний диалог в монологе. Как говорил Васильев, в диалоге всегда есть ведомый и ведущий. Два игрока, две персоны. Один всегда должен выиграть в конце. А первый должен играть ведомого, который в начале представляется. Получается, когда ведешь монолог, у тебя существуют эти два друга, которые общаются, и ты должен знать, что есть один главный смысл, истина, которую ты в конце должен сказать. К примеру, «Бог есть». На этом строится диалог, и игра в монологе именно в текстах Клима. Владимир Берзин передал нам это знание. Учил нас разбирать текст, уметь играть не чувство, не переживания, а концептуально.
А.К. А с кем Аглая ведет разговор?
О.Х. Она ведет разговор сама с собой. В начале рассказывает про то, как открыла для себя Бога через любовь к матери, а дальше – о том, как у нее выстраивались отношения с миром...
А.К. Это в каком-то смысле монолог-исповедь? Потребность героя раскрыть свое сердце до конца...
О.Х. Безусловно. Ощущение, о котором вы говорите, возникло уже в конце работы над спектаклем. Режиссер не давал задач исповедальности. Каждый из текстов Клима в книге «8 из числа 7» (как, кстати, в спектакле по «Мертвым душам» и то, что мы делали с Алексеем Янковским в «Космос... или Жизнь необъяснимая загадка»), существует на пограничной территории, когда человек находится между жизнью и смертью. Ты должен выбрать путь для себя, поэтому они такие космические, бесконечные и страшные. Бездна открывается, и ты видишь все. Вы правильно чувствуете это, тексты очень предельны. Это опасная зона, можешь упасть, можешь подняться.
А.К. В вашем моноспектакле возникает очень сильное напряжение, когда актер один на сцене и должен на протяжении полутора часов концентрировать внимание. Как вы выстраиваете диалог с публикой?
О.Х. Я играю его уже шесть лет. Каждый раз спектакль звучит для меня по-новому, каждый раз это немного опасно. Когда я с Янковским работала над «Космосом», для меня это было легче, чем «Аглая». Спектакль, где ты идешь по тонкой веревочке, шаг влево шаг вправо – ты можешь упасть.
А.К. Клим говорит, что актер должен играть, как в последний раз.
О.Х. Так и получается, – ты думаешь в конце, выживешь или умрешь.
А.К. Выходит, что тексты Клима что-то раскрывают, меняют в актере?
О.Х. Безусловно. Мне очень сильно помог текст Клима, это уже мой ребеночек (смеется). Был момент, когда внутри было тяжело, я начинала читать его, и он мне давал какие-то ответы. Я обретала благодаря этому силы.
А.К. Что для вас самое важное в этом моноспектакле? В Аглае как персонаже Достоевского?
О.Х. Я рассказываю о том, что человек ищет встречи с Богом, с чем человек всегда в жизни сталкивается. И Достоевский, и Клим, все вместе... Человек знает, что умрет, не может с этим смириться, ищет для себя какие-то ответы. Первый ответ, который он находит, – что существует Бог или нечто, что нам дает смысл жизни. Каждый человек несет в себе эти вопросы, спрашивает себя: «Что есть жизнь?», «Кто я есть?». Вопросы о Боге начинаются с вопросов о смерти. Мне кажется, это взаимосвязано. И именно этот текст мне интересен тем, что происходит некий поиск ответов и нахождение самих этих вопросов о встрече с Богом. А помогает в этом князь Мышкин, который указывает на эту встречу, на то, что Бог есть. И Аглая об этом рассказывает. Она понимает: ее предназначение – служить князю. Бог часто является женщине через мужчину, через любовь. Через князя Мышкина Аглая встречает любовь в своей жизни, обнаруживает для себя красоту. «Аглая» называется «печальным спектаклем», но, по-моему, это невероятное счастье. В финале, несмотря на всю тяжесть, человек бесконечно сомневается, пытается в жизни найти координаты, по которым надо идти. Это трудно, но это счастье. Финал положительный, любовь помогает открыть смысл жизни, это очень важно, человек старается жить с этим знанием. В спектакле говорится о том, что каждому предоставляется возможность выбора.
А.К. Либо путь жизни, либо путь смерти?
О.Х. Любовь пусть ведет. Если мы говорим о душе. Путь смерти души, путь жизни души... Это разные вещи. Души нет – нет ничего. Душу свою дьяволу продаешь. А выбираешь путь жизни – если пользоваться таким аналогом, – тогда ты следуешь уже этому пути. Это определенная работа. И в «Аглае» говорится тоже об этом. Она рассказывает о своих представлениях, о том, что она хотела быть богатой, такие вот мелкие вещи тянут вниз. Когда она говорит про Верховенского и дно, это тоже аллегория. Ты можешь идти бесконечно вверх или бесконечно вниз.
А.К. Вы говорили о счастье, которое появляется в финале спектакля. Удается этим счастьем делиться со зрителем?
О.Х. Конечно. Когда правильно все делаешь. Со мной всегда что-то происходит в этот момент. Ты, как Сталкер, проводишь других через этот путь. Конечно, в тебе что-то меняется, и ты счастлив. Зрители могут уходить с ностальгией.
А.К. Какое качество в актере, по-вашему, самое важное?
О.Х. Я буду повторять за всеми моими учителями, что актер – это Сталкер. Он должен проводить через себя энергию, быть открытым для восприятия мира, уметь проводить энергию без мутного стекла, это большая работа. Для меня – практически как служение в храме Богу. Ты должен быть чист в отношении своей работы и служения. Поэтому нужно быть требовательным к самому себе в жизни, следовать закону. Если не следуешь, то на сцене будешь нечистым. Важно, чтобы вода была чистая, без загрязнений.
А.К. В актерской профессии, безусловно, существует много опасностей, но, надевая маски, нужно оставаться самим собой...
О.Х. Вы правы. Нужно оставаться самим собой, не изменяя себе. Ты художник, который проводит знание об истине, что Бог – Творец. Помещаешь человека на сцену и сразу можешь про него все понять: какой он актер и человек, какую бы маску он на себя ни надевал. Для меня это такое место, где тебя через сито пропускают. Луч, который сразу высвечивает все.
А.К. Как сохранить на сцене эту внутреннюю чистоту?
О.Х. В первую очередь надо любить свое дело. Когда ты что-то отдаешь без корысти и тщеславия. Смотря каким богам ты служишь. Чему ты служишь? Если действительно Богу, то ты делаешь это честно. Это ответственность каждого человека перед самим собой.
февраль 2016