"Наследство". По пьесе М. Горького "Васса Железнова" (первая редакция)
Сахалинский международный театральный центр им. А. П. Чехова
Режиссёр Антон Коваленко
Художник Арсений Радьков
Спектакль Антона Коваленко в сахалинском Международном театральном центре им. А. П. Чехова «Наследство» поставлен по пьесе М. Горького «Васса Железнова». Необходимо сразу уточнить, что была выбрана первая редакция пьесы, 1910-го года. Этот вариант ставят очень редко, самая известная постановка – Анатолия Васильева в 1978 году в театре им. К. С. Станиславского. В основном предпочтение отдают второму варианту. Как драматургический материал, первый, на мой взгляд, представляет наибольший интерес с актерской точки зрения.
«Наследство» – именно так режиссер назвал свою работу, явно давая понять, в чем, собственно, будет вся соль действа. В черно-серых красках декораций дома (художник Арсений Радьков), который то и дело трансформируется или, скорее, живет и дышит под воздействием мрачных событий, в гнетущей атмосфере давящей злобы, разыгрывается драма одной семьи. Кажется, там нет любящих и близких, а только сплошь одинокие люди в состоянии взаимной борьбы и душевного голода, рвущие плоть, раздирающие друг друга, способные пойти на крайние меры, дабы утолить душащую их жажду. Изредка вырывающиеся крики о любви – лишь слабая попытка оправдать свое поведение, прикрыть наготу и, как ни парадоксально, призвать к этой самой пресловутой любви. Герои Горького в версии Коваленко хотят говорить много, желают быть услышанными, но ни один не пытается послушать. Кроме, пожалуй, самой Вассы, которая слышит, но спорит, слушает, но сопротивляется. Коваленко поставил спектакль о Вассе Железновой, она здесь (впрочем, как и у Горького) главная героиня, вокруг которой и существует семья.
До начала спектакля мы видим открытую сцену, отделенную от зрителей сеткой-экраном. На ней – проекция, создающая иллюзию старой черно-белой пленки. Сквозь рябь изображения видна комната, скорее похожая на бункер, обитый листами железа. В центре художником создана перспектива длинного коридора, дающая нам понимание о масштабности дома. Слева на сцене – массивный черный стол с бумагами, бухгалтерскими книгами, счетами, чернильницей. Здесь же, как будто вмонтированный в столб, который поддерживает дом, находится сейф. Справа вдоль стены – ряд обычных черных стульев, а над ними подвешен колокол. Перед сеткой-занавесом, на залатанной железом стене, нарисована фигура человека, освещенная теплым светом, как надежда на что-то человеческое, как попытка прорваться сквозь железо и холод к пониманию и любви. Освещенная или затемненная, она так и будет задействована в спектакле, возле нее вырываются слова отчаяния и мольбы героев о самом сокровенном, когда сердце уже не может молчать. На протяжении всего действия декорация меняться не будет, лишь перестановка стола и перемещение стульев указывают нам на временные сдвиги. «Живой» дом (двигающиеся стены и балки) будет реагировать на эмоциональные всплески героев.
Спектакль начинается с молитвы к Пресвятой Богородице, голос Вассы (Любовь Овсянникова) монотонно и быстро проговаривает утреннее заклинание. Однако ее на сцене нет – лишь Дунечка, дальняя родственница Железновых, ударом колокола возвестившая о начале спектакля, чинно осеняет чело свое крестом, раскачиваясь в ритм речи «повелительницы». Сетка-занавес поднимается, и стремительно выходит Васса. Перед нами небольшого роста женщина, выглаженная и закованная в серый «мундир», под цвет дома, тщательно причесанная, подобно председателю Обкома, держащая себя, словно педагог гимназии «строгого режима». Двигается резко, говорит отрывисто, как будто отдает приказания.
Уже на первых минутах видна яркая заявка. Васса – тиран, который уничтожает своего врага, лишь взглянув на него. В сцене с Липой (Татьяна Никонова) взглядом дело не ограничивается. Физическое применение силы мы еще не раз увидим (удары, хватание за грудки, резкое отталкивание, даже трость пускается в ход). Никто не смеет перечить Вассе, она пресекает все попытки уличить ее, опорочить, установить свои порядки. Кровожадность, вызванная страхом, – вот что замечаем мы в первой же сцене. Здесь Овсянникова тверда и лаконична, ее движения не изобилуют излишествами (впрочем, это продиктовано самой ролью), речь однозначна и бескомпромиссна, сила, с которой актриса только вступает на площадку, приковывает внимание. Но чтобы не создавать иллюзию робота, необходимо сказать, что в ней также присутствует тот самый нерв, который в дальнейшем поведет всю историю.
В диалоге с Михайло Васильевичем (Виктор Черноскутов) Васса-Овсянникова уже существует на срыве, дела катятся в тартарары, необходимо успеть все решить до смерти мужа. Актриса, с присущей ей экспрессивностью, уже здесь дает колоссальный, почти финальный, выплеск чувств. И эти первые сцены уже настораживают. В самом начале спектакля Васса – громкая, разгоряченная.Кажется, Овсянниковой некуда двигаться, динамики роли не будет.
Но происходит чудо: поезд, наконец, сошел с рельс – виной тому один из остро событийных моментов. После спора, в котором ни один не желал уступить, Прохор взваливает на сестру многотонное «Желаю здравствовать!» Васса раздавлена и почти убита. Коваленко подкрепляет ее психологическое состояние постановочным эффектом: сверху опускается балка, дом меняется – что-то произошло, сердце екнуло. Свет приглушается, и Васса, такая маленькая и уязвимая, медленно, тягостно идет к стульям, на которые ложится. Транс усталости, танец тишины, смерть при жизни – вот, что транслирует нам Овсянникова. Меняется пластическая партитура роли, шаги больше не выстреливают, ноги теперь заплетаются... Но никого рядом нет, Васса сама, без чьей-либо помощи, должна идти, должна выжить.
Следующая сцена и вовсе, по моему мнению, лучшая в ее игре. Когда входит Наталья, жена Семена (Елена Бастрыгина), и говорит, что ей жалко Павла, Овсянникова совершает резкий переход. Ее Васса еле сидит на стуле, произнося монолог про арестантов, слабо хватается за трость и стучит ею о ноги, в глазах – потеря, пустота. Перед нами растерянная женщина, не понимающая, что делать дальше, она в тупике и совершенно несчастна. «Работа, работа», – Васса пытается взять себя в руки, словно произнося мантру. «Меня вот никто не жалел», – шепчет онв. И тут, в монологе о фальсифицированном банкротстве во время своей беременности, Овсянникова медленно превращается в некое уродливое животное, на лице ее чудовищная гримаса. Перед нами страшное существо, которое выпаливает кусок из своей прошлой жизни быстро, захлебываясь в гневе, сворачиваясь от удушья, терзая самое себя, глотая эту судьбу по кусочкам страстно, ожесточенно. Фурия потрошит себя изнутри, как бы исповедуясь. Этот фрагмент можно сравнить с полной какофонией, криком труб, воплем свирелей, громыханием барабанов, визгом скрипки. И, в качестве коды, сброса, Васса выкидывает трость – освобождается. Только что она вела себя как одержимая, но вот из нее вырвался камень, который она так долго хранила, – один из эпизодов ее страшной жизни. Жизни, в которой никто не любил, не уважал и не жалел. Героиня открывается нам, благодаря этому рычанию.
Но вновь Васса поправляется, пытается отряхнуться от настигшего ее в ненужное время умопомрачения, и идет к рабочему месту, возвращаясь на прежний градус «железной леди».
Благо, есть еще катализатор – Павел (Владимир Байдалов), способный вернуть нам «другую» Вассу. Сменив гнев на милость, она укачивает сына словно младенца и поет ему колыбельную «Котя, Котечка, Коток», гладит его по голове. В этот момент мы снова начинаем оправдывать героиню, как оправдывает ее Овсянникова, – все продиктовано у нее любовью к детям, желанием сделать их жизнь лучше. И также, безо всякого лукавства, нараспев она произносит: «Шел бы ты, Пашенька, в монастырь. Куда тебе деваться». Это не злые планы, не продуманные козни – это, в данном случае, любовь. Васса и вправду видит единственный его путь к спасению в уходе в монастырь. Павел напрягается. Психологический жест «отрыв от матери» Коваленко решает впрямую, что ведет за собой интереснейшую сцену. Сын отстраняет мать, и та, стоя на коленях и вглядываясь в его глаза, спрашивает: «Пашенька, ты с кем говоришь? Паша, это я». И она не врет. Связь между актерами в этой сцене в который раз утверждает подлинность Вассы. Нет, она не окаменела. Попытка удержать сына, убедить его в чистоте своих помыслов, показать свою любовь и преданность «уродцу» оборачивается очередным провалом. И когда сыну все же удается вырваться, она, крепко обхватив руками икону, с содроганием кричит: «Вон! Вон!» Скрежет железа, звон металла, напряженные звуки; она одна, поверженная и растерзанная. Ее опять не понимают, не ценят. Овсянникова выдыхает, будто отдавая последние силы, и почти шепотом произносит: «Для кого это все? Для чего?»
Не менее интересно взаимодействие актеров в сценах Вассы и Анны (Наталья Красилова). Мать встречает родную дочь после долгой разлуки, кидается с объятиями, целует, охает и ахает, не может наглядеться на свою красавицу. Но здесь она явно лжет: Овсянникова играет преувеличенно, чтобы ложь ее была видна невооруженным глазом. Вассе необходимо использовать дочь как орудие убеждения. Анна сильна, красива и, что очень важно (и Васса это понимает), умна. Любопытно влияние Красиловой-Анны на Овсянникову-Вассу. Воистину короля играет свита. Так и здесь, но получается некий перевертыш. Удобно расположившись на стульчике, закинув ногу на ногу, покуривая папиросу, Красилова является фоном, на котором ярче иллюстрируется образ Овсянниковой. Васса скачет, прыгает, она смешна в стремлении переманить на свою сторону блудную дочь. Коваленко намеренно в этой сцене делает Анну королевой, а Вассу шутом, слугой; дальше все будет разворачиваться именно в этом ключе. Анна – вторая Васса, только у нее больше сил, энергии и, возможно, желания.
Прелесть пьесы Горького в ее полифонии. Именно многоголосие позволяет Коваленко «сменить поколение», поменять героиню. Фактически это сцена сдачи полномочий, ну или разделения таковых между двумя героинями. Дальше, так или иначе, историю поведет Анна, и вокруг нее, как бы на втором плане, будет ерзать, барахтаться, пытаться выжить Васса. Таким образом, снижая градус, отпустив вожжи, Овсянникова начинает делить сцену с Красиловой. Но, надо сказать, Красилова не затмевает Овсянникову – просто две истории теперь существуют параллельно друг другу.
До самого финала режиссер пытается удержать образ «железной» Вассы, заставить забыть зрителя о душе героини Овсянниковой. Родные дети, осмелев, требуют свою долю наследства, а Васса продолжает кричать, спорить, стучать по столу кулаками – все то же самое, что было до, но теперь с большей динамикой. Главным щитом становится бумага, пусть даже и поддельная, подтверждающая полную власть матери в доме. Она победила.
И вот кольнуло в сердце – кажется, пришло время остановиться, отдышаться. Рядом с Вассой две молодые девушки – Анна и Людмила, две преемницы. Именно теперь Вассе есть к кому обратиться, что она и делает: «Любите меня, я ведь много не прошу». Слабость героини доведена до предела, она буквально падает на руки дочерям. Коваленко, хоть и желает уничтожить Вассу, но все-таки поддается на уговоры Горького и вселяет героине надежду на будущее. У нее появились близкие, перед которыми и разрыдаться не стыдно: теперь она, наконец-то, может побыть слабой.
Жанр спектакля определен как семейная драма, конфликт которой завязан на разделении наследства. Вернее, не на самой дележке, а на ожидании наследства, которое у всех ассоциируется с освобождением от тирании Вассы, бегством из дома-бункера, с исполнением своих желаний. У всех, кроме Вассы. Она не любила сама, сделала несчастными своих детей, косвенно виновата в нескольких смертях, но никому не позволяет разрушить дело всей своей жизни, пусть даже такой ценой. Сознавая все это, героиня произносит в конце: «Не знавать мне покоя…не знавать…никогда!»
май 2016