"Зойкина квартира". М. Булгаков
Свердловский академический театр драмы
Режиссёр Владимир Панков
Художник Максим Обрезков
Хореограф Екатерина Кислова
Композитор Артём Ким
В 1926 году на сцене театра им. Е. Б. Вахтангова состоялась первая постановка обличительной, трагической пьесы М. Булгакова «Зойкина квартира».
НЭПовский период. Тридцапятилетняя вдова Зоя Денисовна Пельц решает заняться частным бизнесом: открывает «публичный дом» под прикрытием швейной мастерской. Вместе с ней в деле принимают активное участие обаятельный мошенник Александр Тарасович Аметистов и ее возлюбленный, бывший дворянин Павел Федорович Абольянинов. До поры до времени бизнес Зои развивается весьма успешно, пока один из ее VIP-клиентов не узнает среди проституток свою любовницу Аллу Вадимовну.
Сейчас, почти через сто лет после публикации пьесы Булгакова, Владимир Панков поставил ее на сцене Свердловского академического театра драмы в жанре, ставшим уже привычным для столицы рок-музыки. Главное действующее лицо сего действа – звук, саунд. Им пронизано все: именно звук в спектакле задает тон, обостряет конфликт; щипковая техника игры на струнных заставляет чувствовать напряжение, а троекратный повтор молитвы «Аллилуйя» отражает безвыходность и обреченность существования.
«ЗОНА» ПЕЛЬЦ
Перед нами женская колония, в ряд стоят двухэтажные нары, в одном углу ютится стол, в другом – шкаф, на котором возвышается бюст «отца народов». Мы сразу понимаем, в какое время происходят события. Повсюду снуют девушки в косынках, синих робах и телогрейках, распевающие одесский шансон. Контроль за порядком осуществляют надзиратели – мужчины в черном, с палками в руках. А на заднем плане висит огромная фотография лидера действующей власти. Мы не видим его лица, но понимаем посыл режиссера, в спектакле зарифмованы вожди России сразу нескольких времен: Ленин, Сталин и Путин. И на фоне всего этого «зэковского» минималистического царства восседает прагматичная, жесткая, величественная Зоя Денисовна Пельц (Ирина Ермолова). Она здесь – олицетворение той дьявольской силы, наживающейся на несчастных в тяжелое время, замаскировав преступную деятельность под «благое» дело – швейную мастерскую (ателье). Второй акт определенно можно назвать балом Сатаны, где образ самого Воланда собирается из всех участников на этой ассамблее. Интимность и сокрытость от внешнего мира создает занавес: когда он поднят, зритель наблюдает общую картину происходящего, но стоит только опустить «штору», и все внимание приковано к конкретной ситуации.
«ШЕРЕНГА» ЛИЦ
Кроме Зойки, в этой «шеренге» лиц выделяется еще один ведущий персонаж – Аметистов. Его многоликость удивляет, забавляет, пугает и одновременно с тем притягивает. Герои Игоря Кожевина по большей части с чертовщинкой внутри, и Аметистов – не исключение. Однако Кожевину удается привнести в образ обаяние и комизм, что в свою очередь делает его героя естественным, живым человеком с набором не самых лучших качеств: наглость, подловатость, склонность к мошенничеству. Причем Кожевин – один из немногих здесь, кто использует сразу все средства выразительности: от пластики до голоса. Его герой – змей-искуситель, бес, Азазель, его публичность – составляющая часть постановки.
Не только на отрицательных героях строится спектакль. Чистыми, но сломленными ужасом действительности личностями остаются Манюшка (Манюшка-I – Татьяна Малинникова, Манюшка-II – Ирина Калинина) и Алла Вадимовна (Алла Вадимовна-I – Анастасия Каткова, Алла Вадимовна-II – Марина Савинова). Их внутренняя и внешняя оболочки дают возможность увидеть судьбоносную трещину в жизни каждой девушки, связавшейся с Пельц и ее свитой. И если Манюшка-I – яркая привлекательная девица, а вторая ее личина – обычная рабочая лошадка, то Алла Вадимовна – сама интеллигентность и добропорядочность, маленький обломок разрушенной цивилизации, обреченный на гибель в мире господствующего пролетариата, точно так же, как Обольянинов (Игорь Кравченко). Обе актрисы – и Каткова, и Савинова – подчеркивают невозможность и неспособность Аллочки подстроиться под уклад нового времени.
ДИТЯ ПОРОКА
Тему двойственности раскрывает сцена с осмотром и переодеванием девушек. Их перевоплощение сродни падению и приобщению к пороку и аморальности. И это одна из самых сильных и мрачных сцен в спектакле. По уровню подачи наряду с ней можно поставить сцену публичного позора Аллы Вадимовны, где Гусь (Михаил Быков) хлестко бросает ей в лицо слово «проститука» не просто как оскорбление, но как нечто указывающее на ее недочеловечность. И так, осознав свое место в жизни, Аллочка в одночасье смиряется с поглотившим ее бессилием и теряет всякую надежду выпутаться из Зойкиного «болота».
август 2016