Ohne Glueck
Rettet sich keiner vor der Kaelte
Vor dem Hunger oder gar vor Menschen.[1]
Berthold Brecht
5-6 ноября 2016 на сцене Кемеровского областного театра драмы состоялась премьера «Счастье|doc». Проект родился в тандеме театра и Кемеровского наркоконтроля: «Счастьем» стала исповедь наркомана в шести монологах (точнее, в одном, разложенном на шесть голосов, как значится в программке), прозвучавшая с большой сцены. Это не привычная всем нудная лекция о вреде психотропных веществ и пропаганде здорового образа жизни, не листовки с лозунгом «Стоп наркотикам!», это – спектакль, основанный на реальных событиях. Перемешиваются кусочки видео, движения становятся безудержным танцем, слова – «наболевшей» песней, картинки – непрекращающимся потоком информации. Спектакль-калейдоскоп длиною чуть меньше 1,5 часов, как 25-й кадр действует на подсознание зрителя, и только выйдя за пределы театра, он начинает осознавать, о чем это было. Такая форма интереснее театру, взявшемуся за этот материал, и понятнее нынешней молодежи с её клиповым и соцсетевым сознанием.
Анна Резвова, режиссер спектакля
Александра Тетерина: С премьерой! Это ваша первая работа?
Анна Резвова: В профессиональном театре первая.
А. Т.: А что было до этого?
А. Р.: До этого я работала со студентами в студии в Кемерове, ставили небольшие спектакли.
А. Т.: Какое у вас образование?
А. Р.: Изначально – Кемеровский университет. Окончила факультет филологии и журналистики. После – некоторое время проучилась в ГИТИСе на продюссерском. Режиссурой занималась, ещё будучи студенткой журналистского, и после. А сейчас учусь в РГИСИ. Забрала документы из ГИТИСа и перепоступила туда в магистратуру. Решила, что мне нужно получить продюссерское образование для того, чтобы самой уметь организовывать свои проекты.
А. Т.: Чья была идея взяться за этот материал?
А. Р.: Театр достаточно долго, три года, сотрудничал с местным [кемеровским] наркоконтролем: именно в плане пропаганды здорового образа жизни, профилактики наркомании, поддерживал театр при студии реабилитации «Фламинго». Позже у Максима (Лобанов, директор студии – А.Т.) возникла идея подать этот материал (пьеса «Дарённая богом» – А.Т.) на грант в Министерство Культуры. И Министерство проект поддержало в направлении «молодая драматургия». Думаю, они поддержали как саму тему, которая, безусловно, актуальна, так и смелость автора – пьеса автобиографическая.
А. Т.: Как долго работали над проектом?
А. Р.: Месяц.
А. Т.: Сложно ли было? Как труппа отнеслась к такому материалу для постановки?
А. Р.: Сложно. Особенно сложно – в начале. Материал непростой, непростая тема. Зритель ведь как думает: «Ой! Про наркоманов? Не пойду! Зачем мне в театре на наркоманов смотреть?..» Я, признаться, тоже не сразу это приняла, был блок. И у актёров был блок. И мы с ним боролись – попытались найти такое решение, чтобы тема не была подана в «заштампованном» виде: люди со шприцами, ломка, страдания, слёзы и прочее.
А. Т.: Насколько быстро родилась такая форма изложения текста: «монолог на шесть голосов»?
А. Р.: Когда я несколько раз прочла материал, первое, что у меня возникло, – форма: это будет квадрат, и зритель будет видеть только одну сторону. Ведь в жизни мы смотрим на многое только с одной стороны, зачастую и судим о чём-то, зная лишь часть (где-то что-то услышали, увидели, кто-то рассказал…), но не видя картины целиком, в полном объёме. Так и у зрителей: складывается разная картинка – как разный взгляд на ситуацию. Позже, когда уже поработали с художницей, с ребятами, попробовали по-разному раскладывать текст, пришли к такой его подаче.
А. Т.: А как возникло название? Откуда взялось «счастье»? Ведь пьеса называется иначе. И почему «doc»? Считаете ли вы это документальным театром?
А. Р.: Нет, не считаю, прекрасно понимаю, что такое документальный театр. Для меня «doc» – обозначение документальности самой темы. Когда я прочла материал, подумала: я, безусловно, счастливый человек! Меня, к счастью, эта тема не так коснулась. Опять же, здесь не может быть какого-то одного восприятия. Тот, кого эта проблема коснулась, смотрит на ситуацию по-другому. Родители, друзья зависимого человека – тоже; они будут воспринимать происходящее тут с другой точки зрения, примерно как «если у кого-то получилось, то и у моего друга/брата тоже получится!» А люди, которых это не касается, просто имеют возможность прощупать изнутри. Ведь все мы так много жалуемся, говорим, что всё плохо, а на самом деле… Всё замечательно!
А. Т.: Если бы предложили ещё один такой проект, согласились бы?
А. Р.: Не знаю. Это сложно. В своей жизни я больше работала с Набоковым, с Хармсом, да и вообще, по большей части, с прозой. Не то, чтобы я не люблю драматургию, но всё же стараюсь работать с прозой, с русской классикой в частности.
А. Т.: А как относитесь к современной прозе? Есть что-то достойное вашего внимания? Или, может, всё-таки драматургия? Есть что-то, что хотелось бы поставить?
А. Р.: Мне и из современной драматургии многое нравится, но не хотелось бы поставить. Безусловно, есть замечательные драматурги! И когда говорят, что современная драматургия в упадке… Её просто нельзя сравнивать с драматургией классической XIX-XX веков, она иная. Очень нравится Богославский. Читаю, например, уральских драматургов, и мне не хватает у них объёма, не хватает какой-то многослойности, подтекстов – чтобы читал и думал: «Тут же можно столько копаться, открывать, нащупывать!..» Конечно, у них есть разные пьесы, но зачастую всё лежит на поверхности. А у Богославского – по-другому. Когда читала «Блонди», думала: «Гениально!»
А. Т.: И всё равно не хочется поставить?!
А. Р.: Страшно. Потому что он уже сам всё сделал. Как драматург. Когда ты работаешь с прозой, начинаешь её резать, что-то переставлять местами, искать новые пути, решения и т.д. А когда драматург изначально хорошо написал, ты думаешь: «Ну что мне здесь делать? Нужно просто всё это взять, поработать с актерами, поднять все темы. А они [актёры] должны выйти и хорошо это сделать. Потому что драматург за меня уже выполнил всю работу». Хочется ведь самой что-то создавать.
Максим Лобанов, автор текста
Александра Тетерина: Как возникла идея подать этот материал на грант, вообще представить на всеобщее обозрение?
Максим Лобанов: Мотивов было несколько. Я работаю в реабилитационном центре уже более шести лет и каждый день сталкиваюсь с ребятами, у которых проблемы с наркотиками и алкоголем. И основным мотивом стало желание подарить людям надежду: обратиться к тем, у кого уже есть проблемы. Я ведь тоже был у той грани, когда и с наркотиками жить не мог, и без наркотиков своей жизни уже не представлял, когда была только одна мысль – закончить побыстрее всё каким-нибудь менее болезненным способом. К счастью, нашёл в себе силы попросить о помощи. С другой стороны, есть категория людей, кого это не коснулось, и второй мотив – предостеречь молодых ребят. Тех, кто, может быть, считает, что наркотики или алкоголь – это всего лишь вредная привычка, от которой можно в одночасье отказаться. Это огромная иллюзия.
А. Т.: А как появился текст? Он был готов, когда подавали на грант? Или необходимость оформить его в драматургический возникла уже после?
М. Л.: Появился сам собой – это моя жизнь. Вы имеете в виду, как появился в письменном виде?.. Когда я проходил курс реабилитации, выполнял определённые письменные работы, где вспоминал прошлое, записывал – таким образом анализировал. С этого всё и началось. В нашем реабилитационном центре есть направление арт-терапии, театр в том числе. Начал заниматься там театральной деятельностью, ещё находясь в реабилитации, это была часть процесса. Тогда я больше участвовал как актёр. Потом начал писать.
А. Т.: И сейчас пишете?
М. Л.: Нет, сейчас практически не пишу. У меня ведь нет профессионального образования. Могу написать для себя, а под заказ – очень сложно. Когда появляется какая-то идея, когда это подпитано моими эмоциями, переживаниями, связано с моим «здесь и сейчас» или с прошлым, тогда да, начинаю писать. Пишу не много, но есть пара-тройка произведений. Одно вы уже увидели, два – в другом театре, в реабилитационном центре. Алексей Анатольевич (Разуков, директор Кемеровского областного театра драмы – А.Т.) около года назад этот текст видел, он ему понравился. Весной этого года он предложил мне отправить его на грант.
А. Т.: Как вы нашли друг друга с режиссером? Уже работали раньше?
М. Л.: Анну я знаю ещё с театра-студии «Встреча», она тогда работала там. Мы показывали свои спектакли, они – свои. Пересекались, общались. А непосредственно сейчас, наверное, Алексей Анатольевич назначил Анну режиссером. Я тонкостей не знаю, но рад, что она занялась этим спектаклем: мне очень близко её видение.
Я сегодня сам впервые увидел спектакль. Так случилось, что я не смог попасть ни на одну репетицию, ни на сдачу. Я, конечно, знал концепцию, знал примерно, что будет такая рассадка. Но то, что это будет происходить на большой сцене, узнал только сегодня перед началом – планировали всё-таки в другом. Это очень интересная рассадка. Мы ведь как привыкли? Видеть и слышать. А здесь – либо смотреть, либо слушать... Это необычные ощущения – совершенно другое восприятие.
А. Т.: Вы увидели конечный результат. Не боитесь, что за формой потеряется то, ради чего это вообще написано?
М. Л.: Знаете, в самом начале, когда читается первая часть, было ощущение какого-то формализма, отстраненности человека, который говорит, от происходящего. Я не понаслышке знаю о театре и понимаю этот ход: сухое перечисление фактов – так и должно быть в этой форме. Поначалу было опасение, что так будет на протяжении всего действия. К счастью, этого не случилось: потом и манера подачи текста, и форма, и существование ребят изменились – не кардинально, но всё же.
А. Т.: Что скажете про название? В чем «счастье»?
М. Л.: Изначально пьеса называлась «Дарённая богом»: дарённая богом жизнь, ситуация, моя дочь Дарина, моя семья… всё, что я имею и продолжаю приобретать в этой жизни, я считаю, – счастье. Мы с Анной обсуждали этот вопрос. И быстро пришли к тому, что нужно переименовать. Это совершенно не принципиально, это технические моменты. Что лично для меня «счастье», у меня вопросов не вызывает: то состояние, в котором я нахожусь вчера, сегодня, завтра… А человек, который приходит сюда и видит сначала, грубо говоря, НЕсчастье, понимает, что счастье – в отсутствии этого.
Конечно, я к этой истории субъективно отношусь, у меня на счёт этого материала свои, более глубокие, эмоции… Но об этом говорили и зрители. Есть ощущение «я что-то понял»: это как при просмотре фильма, когда человек внезапно ловит себя на мысли, что кино давно закончилось, уже прошли титры, а он до сих пор не нажал кнопку «стоп». Именно такое ощущение возникло после просмотра.
[1] «Без счастья
Не спасётся никто от холода,
Голода, да и просто от людей.»
(Б. Брехт «О счастье», перевод А. Равикович)
Ноябрь 2016