"Ночь Гельвера". И. Вилквист
Новосибирский государственный драматический театр "Старый дом"
Режиссёр Линас Зайкаускас
Художник Маргарита Мисюкова
Спектакль «Ночь Гельвера» поставлен в Новосибирском театре «Старый дом» Линасом Зайкаускасом по одноименной пьесе польского драматурга Ингмара Вилквиста и существует в репертуаре уже больше пяти лет. Срок, надо сказать, немалый. Антивоенный пафос постановки 2011 года зазвучал с особой силой в 2014-м в связи с украинскими событиями. Сейчас всё больше разрастаются шовинистические настроения (что чувствуется и в Европе, и в России), страны отгораживаются от соседей, грязнут в ксенофобии, и ситуация с каждым днем лишь усугубляется. Оттого, наверное, и сегодня спектакль не утратил актуальности – даже напротив, приобрел новое звучание.
Она ждёт, ждёт, ждёт... Как метроном, по ноге отбивает ладонью ритм, исступлённо глядя перед собой. Нервничает. Его всё нет. За окном гудит толпа. Его нет, нет, нет... Нарушая напряженную тишину грохотом дверей, запыхавшийся, возбужденный, с грязным лицом и с красным знаменем в руках, врывается, не говоря ни слова, Он.
Герои обозначены автором пьесы предельно просто: Он и Она, лишь по ходу действия мы узнаём их имена – Гельвер (Анатолий Григорьев) и Карла (Эльвира Главатских). Эти двое – собирательные архетипические образы: мать и сын, женщина и мужчина, сиделка и инвалид. Он – тридцатилетний молодой человек, Она ему – «немножко мама» и «немножко жена». Только, в отличие от пьесы, в спектакле «сыно-материнская» линия их отношений развита сильнее. На это указывает и более ощутимая разница в возрасте исполнителей, нежели заявлено у Вилквиста.
Время действия тоже несколько иное. Автор спектакля сознательно переносит происходящее в более нейтральную обстановку – в сконструированную на небольшой сцене «Старого дома» кухню постсоветской квартирки (сценография Маргариты Мисюковой) в некоем промышленном городке: подробную, достоверную почти до фотографичности. Из кухни видна прихожая, справа – засаленное окно, занавешенное тюлем, по центру – застеленный точно таким же стол, пара стульев, кухонная стенка, помятый холодильник «ЗИЛ» в углу, гора посуды возле раковины и чахлый цветок в горшке.
В эту уставшую квартирку и врывается юный Гельвер, полный новых идей, целей, правил и лозунгов, подобранных там, на улице. Сапоги его до блеска начищены, берет сдвинут набок, ремень максимально затянут, спина – в струнку, флаг – на плечо. А на флаге, на белой звезде на красном фоне, красуется «МЫ». Мы – Он и Она, мы – два солдатика во «вражеском лагере». Есть только «Мы», и есть те, другие, – «они».
Гельвер пока не определился, к кому ему примкнуть, и потому пытается объединить эти два мира: втянуть Её туда, к остальным, заставляя учиться всему, чего нахватался на улице. Без отлагательств начинаются боевые учения: «Упор лёжа! Не спать! Смирно!» Некогда безобидная детская игра в солдатиков вдруг ожила, и жестокость, подкреплённая бранными словечками, которых герой набрался у товарища Гильберта, разом осыпались на мать, в очередной раз в бессилии лежащую на полу и закрывающую руками лицо.
Жестокость Гельвера какая-то угловатая: местами неловкая, местами отчаянная. И с этим, порой агрессивным, слабоумным тридцатилетним ребёнком, с его перепадами от детскости до внезапной мужской решительности, с перепадами настроений вообще, приходится жить и мириться Карле.
Гельвер включает магнитофон. Играет песня «Vai Verbai». Он вытягивается, расправляет плечи, меняется его взгляд: теперь смотрит на неё не как приёмыш, а как взрослый состоявшийся мужчина. Он хочет танцевать с Карлой. Однако, сделав несколько решительных шагов, сливается с ней в неуклюжем танце, превращаясь обратно в нелепого ребёнка. Карла в который раз героически терпит эту танцевальную партию. Всё. Натанцевалась.
Гельвер рядом с ней постоянно колеблется от одной крайности к другой: то беспомощный неполноценный мальчик, то уверенный в себе мужчина, ревнующий её к другому, из прошлого. В его памяти до Карлы нет ничего: все её свадебные фотографии, рассказы пастора, счастливая улыбка – это не его Карла, это – чужая. Его – всегда рядом, его – должна стоять смирно, как солдатики, должна тепло и искренне улыбаться, так же, как тому мужчине с фотографии. В финале, блаженно улыбаясь и свернувшись калачиком у неё на руках, как младенец, Гельвер попытается ответить себе на вопрос, кто она для него. И до последнего вздоха будет шептать: «Карла, Карла… Мама…». У Зайкаускиса – всё-таки мама.
Песня из радиоприемника перекликается с рёвом толпы за окном. Будто транслируются события недалёкого 2014-го: крики, хаос на площади, пожары, камни, разбивающие стёкла...
Противостояние главных героев враждебному внешнему и станет основным мотивом спектакля. Эти двое на протяжении всего действия будут беспомощно ютиться вдвоём в своей старой кухоньке с окном, только что разбитым булыжником, как гельверовские оловянные солдатики – в коробке.
В какой-то момент Карла спешно начнёт собирать Гельвера в дорогу. И в этой неловкой суете вдруг случится самая важная оглушительная пауза. «Сильно бьется сердце. Слышишь? Как машина: тук-тук-тук-тук...» Он скромно кладет голову ей на плечо и блаженно, по-детски улыбается, замирая в мизансцене, повторяющей фотографию, где Она и тот мужчина. На стыке суеты, нервозности, и какой-то оцепенелой пустоты, они просто стоят и улыбаются. Из магнитофона по-прежнему звучит «Vai Vedrai». А за сценой не прекращает гудеть разъярённая толпа.
У Вилквиста Её и Его в финале волочат по лестнице, у Зайкаускиса история этих двоих заканчивается её самосожжением. Усыпив его, она поджигает себя и их дом. Поступок безумный, но единственный спасительный: убить его и себя – самой, пока не растерзали те, что снаружи. Занавес закрыт. Видно лишь мерцание пламени. Слышится треск досок. Догорают, как в газовой камере, два тела. И всё тот же ненавистный гул толпы за окном.
По окончании спектакля зал безмолвствует, а потом встает, и… не двигается с места. Стоит перед закрытым занавесом почти в полной тишине и молча аплодирует. А потом выходит из здания и погружается в матрицу: с грохотом грузовых машин, воем сирен, криками людей… А вот бы как в ремарке Вилквиста: «Музыка сопровождает покидающих зал зрителей, летит за ними в фойе, в гардероб, и долго еще после выхода из театра…» Вслед. Раз-два-три, раз-два, три… «Вслушайся в ритм... Ну, левая нога, правая нога...». Слышишь?..
Январь 2017