«Баллада о маленьком буксире». И. Бродский
Новгородский театр «Малый»
Режиссер Надежда Алексеева
Художники Олег Зверев, Игорь Семенов, Оксана Немолочнова
Детская поэзия Иосифа Бродского в гораздо меньшей степени освоена театром, нежели его «взрослые» произведения. Впрочем, в спектакле новгородского театра «Малый» по стихотворению «Баллада о маленьком буксире» прорастают довольно серьезные смыслы – так, что разграничение на «детского» и «взрослого» Бродского кажется уже неправомерным.
Режиссер Надежда Алексеева, отправляя зрителя в путешествие вместе с маленьким Буксиром, раздваивает повествование на два плана. Актер Андрей Данилов в морской форме рассказывает историю от имени Буксира, а на экран проецируется песочная анимация. Картины из песка, создаваемые «в реальном времени» Олегом Зверевым, трансформируются на наших глазах, динамично переходят из одной в другую, обрастают деталями. Этот потрясающий визуальный ряд мог бы быть отдельным мультфильмом – настолько завораживают ожившие песочные картинки. Но именно эффект присутствия актера-художника на сцене рождает незаменимую для театра магию сиюминутности.
Сопряжение двух плоскостей – актерского поэтического чтения и «предметного» театра – то, что движет действие в «Маленьком буксире». Данилов взаимодействует с анимационной историей: оперирует всеми маленькими фигурками (вероятно, прикрепленными к экрану магнитом), делая эти картины объемными.
В спектакле-путешествии много ностальгического, что проявлено и в музыке: позывные советского радио, «Прекрасное далеко»... Как удается режиссеру сложить этот аудио-визуальный паззл из самых, казалось бы, растиражированных и ожидаемых элементов «из прошлого», не уходя при этом в спекуляцию, – загадка. А воздействует, надо сказать, мощно. Вот здесь позволю и своему повествованию раздвоиться, и вставлю небольшую личную ремарку. Формально, родившись еще в Советском союзе, я все-таки росла уже на других песнях. Поэтому подобные фокусы восприятия, видимо, связаны с генетической памятью. Честно говоря, когда на полном серьезе машут пионерскими галстуками или поют «до свидания, наш ласковый мишка» – едва ли смогу растрогаться.
В спекакле Надежды Алексеевой эта линия вплетена в сценический текст ненавязчиво, осторожно, в обрамлении множества других узнаваемых знаков. Некоторые иронически обыгрывают стереотипы о странах и народах: вот по Биг-Бену карабкается чайный пакетик, а вот малютка-Буксир радостно мечется между двумя огромными лайнерами (расписанный оленями северный появляется под финскую польку, а украшенный пальмами южный – под африканские ритмы). Во многом система образов опирается и на ассоциации с самим Бродским. Начинается путешетсвие, естественно, с Ленинграда: одинокий воздушный шарик летает над контурно обозначенными Петропавловской крепостью и Троицким мостом. То и дело в кадре возникает кот (вспоминаются и многочисленные фото, и интервью поэта с котом Миссисипи на руках, и фильм Андрея Хржановского «Полтора кота», и известная байка о том, как Бродский предлагал гостям «разбудить для них кота»).
Не берусь отвечать за маленьких зрителей, но думается, спектакль не имеет возрастного адреса. Вне зависимости от считывания тех или иных кодов в анимации, сама возможность видеть процесс создания картинки всецело захватывает внимание. Причем порою настолько, что, наблюдая за очередным полетом воздушного шарика где-нибудь над Эйфелевой башней, забываешь о том, что находишься в театре, а не смотришь мультфильм. Дело, возможно, в неравном временном соотношении между чтением «Баллады…» и визуальными фрагментами. Однако с присутствием на сцене актера и звучанием живого человеческого голоса сколь угодно прекрасной анимации все же соревноваться трудно. Лирическая манера декламации Данилова вкупе с трогательным костюмом и фуражкой делает еще более ощутимыми те самые «взрослые» смыслы, которые на экране явлены лишь намеком, чуть раздвигает границы истории условного буксира до человеческой. Все эти дальние страны – лишь фантазии. Более того, в них вчитан и контекст написания этих строк поэтом конкретной страны. В конце каждого эпизода рисунок какого-нибудь красивого вида перечеркивается крестом – это оконная рама, через которую, оказывается, смотрит рассказчик. Нет никакой жаркой Африки или дождливой Англии. Есть снова Нева за окном, старое радио и кот на подоконнике. В недвусмысленных финальных строках баллады, написанной поэтом еще за десять лет до изгнания из СССР, на фоне вновь появившегося ленинградского вида, звучат по-особому печально:
«...и тогда поплыву я
к прекрасному сну
мимо синих деревьев
в золотую страну,
из которой еще,
как преданья гласят,
ни один из буксиров
не вернулся назад».
Апрель 2017