Наталья Гандзюк – поэт, прозаик, актриса театра и кино, создатель авторского курса «Развитие образного мышления через создание текстов и стихосложение». В 1986 году окончила факультет музыкального театра ГИТИСа, играла в группе KLIMa «Творческие мастерские» в спектаклях «Возможность Б» по пьесе Г. Баркера, «Три ожидания в “Пейзажах” Гарольда Пинтера», «Пространство божественной комедии “Ревизор”» (по пьесе Н. Гоголя), «Служение Слову» («Слово о полку Игореве»). С 2012 года актриса группы KLIMа «Театральная Касталия: Человек Играющий – Волшебный Мир и Божественная Среда». Создатель и композитор спектаклей проекта Касталии «Одинокий голос человека. Служение Слову – Русский Логос», «Поля входят в дверь» по произведениям Г. Айги и «Любовь и Смерть, Смерть и Любовь» по произведениям В. Брюсова.
Александра Краско: Расскажите про ваше знакомство с поэзией Валерия Брюсова.
Наталья Гандзюк: Каждый поэт для меня – зона Х, знак вопроса. К любому поэту приближаюсь, как к новой планете. Брюсов вначале был на листочках, выданных мне Климом... Вернее, один человек хотел делать фильм по поэзии Брюсова и прислал Климу часть его стихотворений. То есть он мне был предложен как материал для изобретения музыки, в данном случае выбора автора по личному предпочтению не было. Мне, собственно, все равно, на какие стихи писать музыку. Стихи могут быть самые простые, но в сочетании со звуком и явленные (то есть исполненные) они обретают новую жизнь. Когда начинаешь класть стихи на музыку, поэт проявляется совершенно по-другому, не так, как когда просто читаешь стихи – ты делаешь это умозрительно, своим интеллектом. Тебя может поразить в поэте его глубина, ритм, взгляд, поиск истины, мировоззрение, еще что-то. Но если перекладываешь текст на музыку – она сама приходит и определяет, что же это за человек, и он звучит. Для меня очень важно, как звучит поэт. Айги звучит так, Брюсов – иначе.
А.К.: Мир Валерия Брюсова, какой он для вас?
Н.Г.: Брюсов возводит в космизм все явления человеческой жизни. Для него любая человеческая страсть является неким кодом, шифром, дверью к звездам. Ты болеешь? – прекрасно, давай напишем стих на эту тему:
Мне грустно оттого, что мы с тобой не двое
Что месяц, гость небес, заглянет к нам в окно,
Что грохот города нарушит всё ночное,
И будет счастье тьмы меж зорь схоронено.
Помню, Петя (актер Петр Куликов – прим. ред.) сказал, что этот стих – гимн Рогожина. Это очень точное определение, но, с другой стороны, он так подан Брюсовым, что становится вселенским гимном-эквивалентом человеческой любви. Так должно быть! Мужчина и женщина так и должны любить друг друга! Вдвоем в единственной башне, оторванные от всех, в кровавом свете ламп, отъятые от вселенной. И это совершенно потрясает, потому что это так. Любимого человека невозможно отпустить от себя, расстаться с ним. Любить – это значит принять другого целиком и стать его частью. В этической и нравственной категории человек не должен привязываться к другому человеку и вообще ни к чему. Это противоречит любви и является причиной страданий. Быть с кем-то вдвоем – это сложный, болезненный, противоречивый и счастливый путь освобождения от иллюзий, взаимного сострадания и заботы. А Брюсов в этом стихотворении переворачивает, выворачивает историю. Мгновение близости становится вечностью, и сама вечность служит влюблённым, как царям.
Или другой стих, написанный от женского лица, – «Ты приходил ко мне холодный»:
Ты приходил ко мне, холодный,
С жемчужным инеем в усах.
В вечерний час, со смертью сходный,
Твой лоб, твои глаза и щеки
Я грела в маленьких руках.
О, как мы были одиноки,
Вдвоем, и в мире и в мечтах!
Этот мир женщины очень близок Брюсову. Мне кажется, что ему всё можно было бы писать от имени женщины, совершенно открыто, абсолютно обнажённо. Она – женщина без кожи, пишет о своей любви к мужчине, которого она любила весной, летом, зимой, а осенью он купил букет разноцветных астр и – пошел к другой. Когда я прочитала этот романс, я поняла, что эту песню пели даже не миллионы, миллиарды женщин в разные времена: и в XIII веке, и в XV, и в XX. Этот романс – также не от времени. Всегда были мужчины, всегда были женщины, всегда мужчины уходили, уходят и будут уходить от женщин. И всегда женщины уходили, уходят и будут уходить от мужчин. Это – бесконечная история. И этот концентрат историй, которые были, и будут повторяться, изображен в стихах Брюсова. Нет ничего интереснее обычных чувств, обычной жизни. Нет ничего чудеснее обычной жизни, человеческой любви, страданий, потерь и вслед за этим обретения чего-то еще. Айги как раз пишет об обретениях после потерь или во время потерь. Айги существует в слое, где человеческие чувства переходят в божественные. А Брюсов невероятно разнообразен. Брюсов из земли, он ближе к народным песням, сказаниям. Стих-песня «Коль пришел ты, мой желанный» близка к народной, но я понимаю, что все равно это стилизация. Народная песня еще кровавее, еще страшней.
А.К.: Ваш спектакль называется «Любовь и Смерть, Смерть и Любовь». Какое значение имеют эти символы для вас и для Брюсова?
Н.Г.: Для меня не существует никаких символов. Человек рождается, живет, учится любить и умирает. Любовь и смерть – это встреча с неизвестностью. Любовь ничему не подвластна, это не наше, это Божье чувство. И территория смерти не подвластна нам и не исследована нами. Любовь и смерть взаимопроникают. То, что остается от человека после смерти его тела, – это любовь. Человек борется не за собственную жизнь, а за то, чтобы остаться живым при жизни и после смерти. Периодически мы все проходим инициации – проверки на вшивость. С нами наконец происходит то, чего мы боимся. Спектакль тоже инициация. Инициация в любовь и в смерть... Каждый человек в течение жизни проходит огромное количество ситуаций, циклов, повторений, репетиций рождений и смертей, инициаций, пока этот повтор не формирует в нем взлетную территорию и независимость ни от кого и ни от чего, пока он не поймет, что бессмертен, и что именно в нём бессмертно. Только это человек и исследует всю свою жизнь. Брюсов, как и любой другой поэт, исследует любовь и смерть. Мы их разделяем, но их разделить невозможно, всю жизнь мы учимся любить и умирать. А что еще надо человеку? Человек живет, но он уже частично «там», он многомерен и многомирен, и Брюсов дает нам это ощутить… Одни небеса, вторые, третьи... Брюсов – большой. Он и с египетским войском прошелся и пережил конец света, конец мира, прожил историю женщины, вернулся, родился мальчиком. Брюсов очень много раз жил. И это все отражено в его стихах. Как огромная разноцветная палитра, что-то теплое, абсолютно самодостаточное, не нуждающееся в чьей-то оценке. Любой поэт или человек искусства пишет, создаёт не только для себя. Поэт, по сути, может и не писать стихов, скорее, он оставляет невидимые следы. Стихи – это остатки запредельных чувств или прозрачных чувств. Только остатки. Так же человеческая жизнь: она намного больше, чем то, что человек после себя оставляет. Интересней то, что он с собой уносит туда, за предел видимых вещей. Уж точно не коллекцию стихотворений или шедевры живописи. На самом деле, Брюсов оставил очень много. Через его стихи видишь его очертания. Создание стихотворения – выброс концентрированной энергии. Акт творчества – это и акт постижения, это общение со временем, которое формирует нас. Нити времени сплетаются с нитями души и обогащаются биением собственной крови. Именно ее слышишь и чувствуешь. Поэтому все поэты разные, у них разный язык, ритм. Одного не спутаешь с другим. У Брюсова есть свой музыкальный тон: теплый, удивительное мягкое звучание и понимание, что многообразие и богатство всех жизненных форм достойно поэтического пьедестала.
А.К.: Как вы думаете, Брюсова можно назвать пророком?
Н.Г.: Конечно. Любой поэт – пророк. И религиозный человек, и человек искусства может быть пророком. На самом деле мы же не понимаем, почему все живы, здоровы, люди на этом свете ещё живут? Потому что существуют служители или метрономы. Те, кто правильно сориентирован. То, что идут православные службы, что у многих людей есть стремление к любви и вере, и держит этот мир. И каждый человек может что-то изменить, от каждого человека зависит положение вещей, будем ли мы жить дальше или нет, и этот вопрос всегда был и будет первым. Мир изменился, в человеческой душе накоплена любовь и опыт, человеку сейчас многое можно. Старость приходит к нам гораздо позже, чем это было раньше. Сейчас человек может творить и в сто лет, всё можно делать: сажай цветы, фотографируй, снимай кино, пиши картины, стихи. Придумай себе какую-нибудь игру и играй в нее.
А.К.: А жизнь – тоже игра?
Н.Г.: Конечно. Это увлекательнейшая игра, просто нереальная, удивительная, где неизвестного больше, чем известного. И если мы это понимаем – мы живем. А если для нас все известно, и мы живем в знаемом мире, жизнь становится неинтересной.
А.К.: Но когда мы играем, мы ведь перестаем быть настоящими?
Н.Г.: Что такое настоящее? Ты прожила-проиграла жизнь, костюмчик положила на стул и пошла к Господу Богу. Что уходит туда? Что-то настоящее и уходит. А костюмчик ты оставила в виде своего тела. Потом ты пожила в другом костюмчике: была умной – стала глупой, была мужчиной – стала женщиной. В следующей жизни ты какая-нибудь ЖаннаД’Арк и защищаешь Францию, в следующей – доктор медицинских наук или академик, директор института мозга, а в следующей – ты просто метешь улицы, ты – дворник и счастлива этому безмерно. Если мы будем слишком серьёзны, мы никогда не поймем, что играем, и что это веселый процесс. Через всё абсолютно человек познаёт Бога. Всё является диалогом. Вот мы с тобой сидим – и в этом есть Бог. Это ли не весело? Мир – един. Всё божественно. Каждый – Его сын. Жизнь каждого человека уникальна. Наш путь состоит из препятствий к постижению. Это ли не весело? Иначе было бы скучно и не за что благодарить судьбу. Человек по своей сути – религиозное существо, в нем заложено непрерывное устремление к Богу. А познаём мы мир одновременно в две противоположные стороны: идем наружу, вширь и вовне, и исследуем, что есть внутри нас, и что есть мы сами. Движение внутрь себя показывает, что там, внутри нас есть пустотные места того, что мы не знаем. Эти пустотные места и рождают новое. Из известного невозможно создать неизвестное.
А.К.: А если говорить о театре?
Н.Г.: Театр умирает, потом он возрождается вновь. Всё происходит циклично. Театр – это полигон для исследования архетипических моделей взаимоотношений, взаимодействий людей друг с другом, с социумом. Все эти модели, картинки, причинно-следственные истории, которые случаются с человеком за целую жизнь, в театре проигрываются за один спектакль. Время уплотняется и сжимается, и ты вслед за актерами живёшь и умираешь, и у тебя ничего не остаётся. Театр создан для сострадания и для очищения. В театре время наносит свои визиты и несёт благую весть. Именно такой театр существует в идеальной концепции Клима. Как он говорит, «пауза – Христос». В паузе, молчании всегда мучительном, проявляется, как на фотоплёнке, мир спектаклей Клима. В паузах между нашей говорильней приходит именно то, что нужно, из пустоты и насыщает территорию игры и нашей жизни. Это весёлый процесс, тоже игра, иначе всё страшно и невозможно. А там, где есть любовь, уже не страшно. Свято место должно быть пусто. Ты можешь творить только из пустоты. Когда ты творишь из переполненности чувством, то в первое мгновение ты отдаёшь лишнее, а потом всё равно оказываешься наедине с пустотой. Ты сделала что-то из переполненности, а потом убери это, вытри. Дальше из пустоты пишешь уже не ты, но через тебя что-то происходит. Ты, как подарок, получаешь истину. А истина приходит только в пустоту. Тогда, когда человек теряет свою мясистость. Любовь это же что-то тонкое, шёпотом. Это чувство, что абсолютно весь мир прозрачен, и всё переполнено любовью. И без этой прозрачности невозможно это ощутить. Есть разная форма любви: страстная любовь, любовь-привязанность, любовь мужчины к женщине... Это как золото с примесями. Для того, чтобы его сделать беспримесным, его надо переплавить, и тогда ты начинаешь слышать то, что вне твоего разумения.
А.К.: В нашем разговоре мы, как мне кажется, вышли за пределы разумения. Но все-таки, давайте вернемся к нашему герою. Представьте, что перед вами сидит Валерий Брюсов. О чем бы вам хотелось с ним поговорить?
Н.Г.: Мне было бы стыдно с ним разговаривать, потому что в спектакле ещё много меня и мало пустоты, но я бы сказала, что буду стараться услышать что-то при помощи его стихов. У меня нет никакой иллюзии, что мы делаем что-то большое или что-то маленькое, мы просто играем. А игра не только на сцене, игра начинается за кулисами, продолжается на сцене, уходит за кулисы. Когда человек хорошо играет трагедию, внутри он всё равно улыбается, он счастлив. Самое глубокое чувство – чувство восторга перед бытием – является основополагающим. И мне тоже интересно, так же, как и Валерию Брюсову, что такое Любовь и Смерть. Таким образом, у нас нашлись бы общие темы для разговора. Конечно, я бы его поблагодарила, полюбовалась бы им. Что ещё? Конечно, я бы восхищалась им, и мне хотелось бы нравиться. И я думаю, что у нас все было бы хорошо (смеётся).
Май 2017 г.