Знаменитые Пушкинские Горы глазами современного человека. Стоит ли искать в заповеднике дух Солнца русской поэзии? Может быть, гораздо отчетливее проступают следы пребывания советского прозаика, работавшего там экскурсоводом? Порассуждала и просто хорошо провела время наш автор Надин Мазакина.
Во дворе на старых шинах лежит скрюченный пес.
Пожилая дама, хоть и деревенского вида, но все же сохранившая на лице черты для подобного к ней обращения, заметила, что обычно безродная дворняга так спокойно себя не ведет.
Дело происходит в глухой деревне, неподалеку от знаменитого села Михайловское. В стороне от экскурсионных автобусов и миллион раз продекламированных строк, случайным туристам только и остается, что слушать тишину.
Часом ранее все выглядело так: безымянное село, пустые дома, некошеные поля и прочие безысходные радости русской деревни нынешнего века. В общем, не на чем остановить взгляд, за исключением покосившейся, но поставленной на металлические опоры избушки. На крыльце сидит та самая, с чертами дамы, старушка. В руках – книга, такая же, что лежит у меня на заднем сидении машины – "Малоизвестный Довлатов".
Высокий, хмурый, циничный писатель, убегая от проблем, приехал сюда в 70-х годах просвещать туристов, мол, «по этим тропинкам, наслаждаясь сельским бытом, неспешно прогуливался великий русский поэт», «а вот в этом кресле изгнанный из Петербурга светоч русской словесности написал свои лучшие стихи», «именно сюда привезли из столицы бездыханное тело трагически скончавшегося на дуэли Пушкина». В этих же залах, где десятилетиями топтавшиеся туристы стерли все возможные метки человеческой жизни, герой «Заповедника» перепутает стихотворения про нянь; по этим же тропам он будет идти к своему жалкому жилищу, в умат пьяный, разумеется. Связь Довлатова с пушкинскими пейзажами осталась в его книгах и, на удивление, в покосившейся грязной лачуге. Снаружи тихо и ветрено, внутри – сыро и пусто. Пара стульев, кровать, стол, каменная печь. В этом доме все именно так, как он описывал, будто бы не прошло больше тридцати лет, и обитатель комнаты просто вышел за бутылкой, или сегодня его черед заняться просвещением экскурсионных групп. Вот он, возвращаясь, пригибает голову, чтобы не расшибить высокий лоб о низкий потолок. Садится за стол, думает, берет ручку, думает еще, все бросает и тревожно заваливается спать… Сейчас на этом месте можно увидеть фотокарточки уже из его будущего. Со стены, напротив входа, смотрит угрюмый Довлатов, рядом с ним – Бродский, погруженный в не менее тяжелые мысли. Нью-Йорк, 3 декабря, 1985 год. Знал бы он, допивая вечернюю порцию водки в этой хибаре, что вот так, вместе и в Америке, они будут размышлять о судьбе русской литературы. Хотя, пожалуй, Довлатов знал.
Самое странное, что весь этот мрачноватый быт радует. Было бы иначе – не было бы «Заповедника», не было бы места в этом царстве высокой поэзии, где еще сохранилась черты реальной жизни. Грустно становится только тогда, когда оказываешься в парке, где, почему-то, в разгар осени на газонах не лежат листья. Пушкинские залы, домик няни, кухня – декорациями выглядят и помещения, и их наполнение. Даже пейзажи здесь затертые, пересмотренные, как будто каждый новый кадр в фотоаппарате туриста делает вид всего лишь картинкой. Вроде бы красота: поля, березки, ручейки – как и положено на Руси, но не покидает странное ощущение, что все вокруг позирует для зрителя. И эти милые барышни в практически церковных платочках на головах застенчиво улыбаются кавалерам, лишь бы и те написали для них «Я помню чудное мгновенье…». Как бы ни сопротивлялось сознание, в итоге рядом с книгой Довлатова появляется купленный неизвестно зачем маленький сборник стихов, написанных Пушкиным в Михайловском. И смеха ради, чтобы стать частью декорации, садишься на лавку под желтый клен и вдумчиво читаешь. Якобы. И уезжаешь отсюда, как будто побывал на маскараде: вроде весело, но бесполезно. И мысли отвлеченные… Хоть бы слово пронеслось в голове о самом Пушкине! Нет же, все только о великом наследии да сохранении культурных ценностей.
На женщину у крыльца довлатовского дома начинают обижаться коллеги: где это видано, чтобы приезжали в Пушкинские горы и не зашли на могилку к Александру Сергеевичу! Вместо этого ищут старую избу и, почему-то, не заказывают экскурсию, а просто ведут беседы с дамой, которая, вы только подумайте, и не научный сотрудник, а так, кассирша. Люди из Заповедника всегда будут ревновать, переживать за Сашу. Вдруг его слава померкла? Пусть даже для одного, забредшего ради интереса в парк Ганнибалов, поклонника Сережи.
И не то чтобы я не соглашалась с приклеившемся к Пушкину «Великий Русский Поэт», но его в заповеднике уже давно нет, а Довлатов есть.
ноябрь 2014