«Смерть Тарелкина». А. Сухово-Кобылин
Театр «Приют комедианта»
Режиссёр Семён Серзин
Художник София Матвеева
Спектакль «Смерть Тарелкина» появился в афише театра «Приют комедианта» в последние дни уходящего 2016 года, но предпраздничным его не назовёшь. Первое действие, конечно, может закружить в цирковом балагане, вовлечь в игру с постоянными подменами и перевертышами. Только вот второе не просто оборвёт игровую стихию, а заставит вместе с бедолагой Тарелкиным мечтать о стакане воды, чтобы справиться с комом в горле.
Я задумал ставить “Смерть Тарелкина” ещё три года назад. А сейчас тема стала актуальнее. Недавно прочитал: человека осудили за то, что он якобы убил, потому, что он сознался под пытками. Только не мог показать, где труп. В этом абсурдность судебной системы – когда дело возникает на пустом месте. Недавно начал читать конституцию и понял глубину противоречий относительно прав и свобод, закреплённых конституцией и фактически гарантируемых. Почти каждая статья из конституции не работает. Нужно тогда сказать честно и не отмечать 12-го декабря День конституции.
Но начнём по порядку. Посмотрев оба состава актёров на премьерных спектаклях, могу сказать, что они одинаково хороши. Больше двадцати действующих лиц комедии-шутки А. В. Сухово-Кобылина в чёрной комедии Семёна Серзина созданы шестью актёрами, прекрасно владеющими искусством перевоплощения. В самой пьесе уже заложен аттракцион с подменами: Тарелкин одновременно и Копылов, и «вуйдалак». А наделение каждого героя множеством личин и вовсе порождает постоянные актёрские метаморфозы. Сценография Софии Матвеевой и общий пластический рисунок, созданный хореографом Анной Закусовой, усиливают вербальный абсурд и гротеск. Острые марионеточные движения и цирковые номера, простые линии и контрастные цвета, дополненные этакими вишенками на торте. Чего только стоит юбка Брандохлыстовой, как розочками, украшенная кукольными головками. Цирковая эстетика не только придает действию особую динамику, но и погружает в фантастические видения.
В начале спектакля антрепренёр с выбеленным лицом (Илья Борисов) появляется на фоне красного занавеса, над которым ярмарочными огнями играет надпись «Смерть Т» с перевёрнутой буквой «Т». Зрителя приглашают посмотреть представление, сразу знакомя с героем. Тарелкин выскальзывает на авансцену, нахлобучивая маску с выпученным глазом, в смешных трусах, торчащих из-под надетого задом наперед зелёного сюртука. Кандида Касторовича Тарелкина играют в разных составах Олег Сенченко и Андрей Панин. Тарелкин Сенченко имеет более рваную, нервную гротескную пластику. Тарелкин Панина чуть мягче и жизнеподобнее.
За распахнутым красным занавесом – чёрная дыра. Пространство чёрной комедии подчёркивается ломанными контурами зеркал и огромным чёрным гробом посредине. Из-за зеркальных ширм появляется Максим Кузьмич Варравин, которого в разных составах играют Евгений Анисимов и Илья Дель. В спектаклях, которые довелось посмотреть мне, они существуют в очень похожем рисунке, создавая образ зловещей марионетки со скрипящими нотками в голосе.
Визуализация метафор – одна из черт этого спектакля. Илья Борисов, появляющийся уже в роли Марфуши, с полным самообладанием в крепком теле, украшенном на всех открытых местах татуировками, уморительно помогает Тарелкину избежать разоблачения Варравина. Но в какой-то момент он в буквальном смысле пересаживает Варравина со своей шеи на шею Тарелкина. К сбору «по три рубля на похороны» подключают и зрителя, добавив к тексту Сухово-Кобылина: «У нас без троицы ничего не строится». А позже, облачённый в папаху и бурку, «кавказский герой» в исполнении Ильи Деля мимоходом назовёт себя «чёрным русским», вызывая смех в зале. Очевидно, большинство зрителей знают о его участии в московском спектакле Максима Диденко «Чёрный русский».
Четвёрка ковёрных клоунов предстает то в рыбьих головах, то в фарсовых образах Марфуши, Расплюева (Андрей Вергелис), Брандахлыстовой (Дарья Степанова) и Качала-Шатала (Михаил Касапов). Они появляются гурьбой и по одному, из зала, из зеркальных ширм и люков, как из преисподней. Чёрное пространство сцены попеременно заливается то ядовито-зелёным, то кроваво-красным светом. Цирк, гиньоль, ярмарочный кураж уличных акробатов, танцы на гробе – всё это набирает обороты под рэп и вихрь энергичных мелодий Евгения Серзина. «Где у нас законы?», «Что за страна-то такая?», – вопрошает Тарелкин.
«Смерть Тарелкина» – самая абсурдная пьеса Сухово-Кобылина – не была принята современниками отчасти потому, что ещё не было подходящего для её воплощения театрального языка. По сюжету Тарелкин, прихватив компромат на начальника, инсценирует собственную смерть, чтобы спастись от кредиторов. Присвоение личности умершего соседа и попытки шантажа оборачиваются для него тюрьмой. Чтобы «не нарушать отчётности» и не признаваться в ошибке объявления подсудимого усопшим, его объявляют вурдалаком, сосущим кровь. Лишив его воды, от неудачливого шантажиста добиваются признания во всём предлагаемом мучителями бреде и отпускают в никуда. Кому теперь нужен человек без документов, объявленный вурдалаком?
Во втором акте анекдот, лежащий в основе сюжета Сухово-Кобылина, начинает приобретать трагическое звучание. Серзин буквально разворачивает театральные приёмы первого действия на 360 градусов. Вернувшиеся после антракта зрители сразу попадают в кардинально изменившееся пространство. Кабинет следователя воссоздан с документальной точностью: массивный стол Антиоха Елпидифоровича Ох (Илья Борисов), конторка писаря Ванечки (Михаил Касапов), стул, шкаф, портрет государя на стене, серая стальная дверь с зарешёченным окном. Тут-то и начинается беспредел, творимый руками Расплюева (Андрей Вергелис). Зритель легко считывает известные ситуации с беспределом правоохранительных органов. К кошмару пыток бутылкой театр делал отсылки и раньше (например, Константин Богомолов в «Карамазовых»). Здесь эта аллюзия работает как шоковый, прямой и однозначный прием – веселье закончилось. Расплюев – просто маленький винтик большой машины, садизм не приносит ему удовольствия – это его работа. Как иррациональные, так и рациональные ходы второго действия, имея шлейф чёрной клоунады первого, приобретают объем страшного сна, вечного российского морока, выбивает зрителя из зоны комфорта.
Отсутствие цинизма и открытость диалогу со зрителем вызывают ответное доверие. Основные мотивы трилогии Сухово-Кобылина: глупость, жадность, бюрократический беспредел – не теряют актуальности, а укрепляются примерами из современности. В спектакле «Приюта комедианта» в первую очередь звучит голос в защиту гражданских прав и свобод. Даже последний плут и мерзавец должен быть наказан в рамках закона и только за фактически свершённые деяния. Используя принцип маски, Семён Серзин говорит не о частном случае, а о системе. Критика мещанства и жульничества уходит на задний план. Не так страшен вурдалак, как его малюют. Жалкая суть гротескных героев представляется безобидной на фоне адской псевдо-пристойности легализованного зла, склонности к тотальному насилию, отрицанию морали представителями власти. И как самое страшное – готовность людей принять всё, что говорится начальством, за правду, привычка к бюрократической системе и отсутствие потенции к минимальному сопротивлению несправедливости и подлогу.
Январь 2017