По следам «Любимовки-2015». Совсем недавно мы опубликовали интервью с режиссером Олегом Липовецким. Ольга Ковлакова продолжила беседу о роли современной пьесы с одним из организаторов фестиваля, драматургом Михаилом Дурненковым
Ольга Ковлакова. На лекции «Драматург минус невинность» Павел Руднев говорил о кризисе интерпретации и о нежелании режиссеров ставить пьесы молодых драматургов. Согласны ли вы с этим и пытаетесь ли как-то противостоять такой тенденции?
Михаил Дурненков. Театр сам, как вода, всюду находит дырочку. В основном мы справляемся с помощью постдраматического театра, который пользуется наработкой прозы. Инсценирование классики – это основное, чем сейчас занимается театр и в Германии, и в Польше – самых театральных странах на сегодня. В Европе пьеса не становится самоцельной вещью. Это уже не пьеса, а текст как часть проекта, который написан специально под каких-то актеров, под какие-то условия и может быть поставлен только одним способом. Все уже понимают, что там происходит, так как пишется в контакте с труппой и режиссером.
О.К. Получается, что у пьес молодых драматургов, участвующих в «Любимовке», крайне мало шансов быть поставленными в театре.
М.Д. Мы же карлики, но карлики, стоящие на плечах гигантов. На самом деле это всего лишь ступеньки, и если ступеньки не подставлять, то не будет роста. Каждая обсуждаемая нами пьеса – ступенька, от которой мы отталкиваемся, чтобы писать следующую. А через какое-то время говорим: ну нет, такие пьесы нам не нужны, таких мы много видели.
Это живой процесс. Пьеса, кроме ее утилитарности, – еще и поле смыслов. Мы разрабатываем новые смыслы, фиксируем время, наблюдаем. Лучшие образцы все равно на сцену выходят.
О.К. Вы видите какие-то пьесы участников «Любимовки» на большой сцене?
М.Д. Ну не пишут молодые драматурги для большой сцены! Это очень объяснимо. Молодые пишут про свою жизнь, а она всегда камерная. Это пространство своей кухни, работы.
О.К. А театр вообще сегодня, на ваш взгляд, тяготеет к камерным формам или большой сцене?
М.Д. Хороший вопрос. Вообще, конечно, современная жизнь поделена на сектора, ячейки, и каждая – это какая-то камерная история. Но если говорить о глобальных движениях за всем за этим... Что делает «Гамлета» пьесой для большой сцены? Не количество же персонажей, а то, что решается судьба датского народа в этой семье. Это делает ее большой. Последствия для многих людей – вот что значит большая сцена. Поэтому, когда «Вишневый сад» ставят на большой сцене, – это значит, что меняется эпоха.
О.К. В 20-30-х годах прошлого века антиутопия пришла в драматургию из прозы. И вот практически ровно через сто лет можно наблюдать новый всплеск такой драматургии. Как вы можете это прокомментировать?
М.Д. Будущее страшит и выливается в таком виде. Вместе с этим – слом эпох, тектонический разлом. Ноги разъезжаются… Мы пытаемся угадать, что будет завтра, и ничего хорошего не видим. А утопии невозможны. Все фильмы, которые описывают миры будущего, не могут их изобразить, оказываются условными. А современного человека такая условность не устраивает, он в нее не верит, поэтому эти фильмы проваливаются. А вместо утопии я вижу практопию. Это мир, из которого убежать некуда – ни в светлое будущее, никуда. Мы живем здесь, и здесь нужно что-то менять.
О.К. А когда, по вашим ощущениям, эти мотивы стали сильнее проявляться у молодых драматургов?
М.Д. Не могу сказать, это какая-то такая мягкая волна... Все нулевые годы этого не чувствовалось. Был застой. Развивались искусства, но в жизни был застой.
О.К. Насколько разнообразны формы современной драматургии?
М.Д. Все больше и больше укореняется игра с формой как таковой. Отсутствие сюжета, деконструкция сюжета, намеренная слабость и провал сюжета. Отсутствие месседжа, отсутствие героя, деконструкция структуры пьесы и ее элементов – все это сейчас является главным, интересным для драматурга полем. Раньше были драматурги-драматурги, которые писали пьесы и отдавали в театры. Потом пришла новая драма, когда драматург сам режиссирует свои тексты. Он уже пишет так, чтобы их нельзя было интерпретировать, исказить. Он создает определенный шифр с помощью реплик героев, чтобы нельзя было поставить по-другому. Теперь уже возникает (что остро чувствуется на этой «Любимовке») драматург-художник, которому и слово не обязательно. Как современному художнику не обязательны краски и холст, так драматургу-художнику не обязательно слово. И ремарка может представлять собой какой угодно текст, или пятна света, или фотографии. Как пьеса Пряжко, например, которая целиком состоит из фотографий. Драматург вполне может быть и таким.
О.К. Но это уже не формат «Любимовки»?
М.Д. Почему? Нет, все больше и больше пьес со ссылками, с файлами, с гипертекстом. У Н. Боренко была ссылка – видео на 45 мин, у Д. Богославского в «Блонди» – звук сверчков.
О.К. Понятно, почему ждут новую драму театры, критики, зрители. Но зачем вам, успешному драматургу, эта головная боль, которая отнимает время от собственного творчества? Вы ведь занимаетесь и «Любимовкой», и «Ремаркой»?
М.Д. Ну, «Ремарка» попроще, я там только председатель жюри, а «Любимовка» – да, съедает очень много времени. Приятно, во-первых, быть в центре процесса. Это для меня – источник вдохновения и знаний. В этом смысле я совершенно согласен с Павлом Рудневым – ты не можешь быть художником современного искусства, не зная контекста современного искусства. Потому что вот ты придумаешь сегодня краску метать на холст, а до тебя это сделали уже миллионы людей. Так же и с пьесой: надо быть в курсе, понимать, что происходит. Это важно, это является одним из показателей уровня пьесы.
О.К. А бывает творческая зависть к сюжету или форме пьес, которые присылают на конкурс?
М.Д. Бывает, конечно. Думаешь: ох ты, здорово! А почему не я? Так ведь, вроде, мог…
О.К. В чем для вас принципиальное различие между «Ремаркой» и «Любимовкой»?
М.Д. «Любимовка» ориентирована на молодого, нового автора. А новый автор всегда «подтаскивает» новый голос. Поэтому априори у нас так развита экспериментальная пьеса.
А «Ремарка» – это часто пьесы сложившихся драматургов, и выигрывают в основном те, которые точно для театра.
О.К. Можно сказать, что «Ремарка» имеет прикладной характер, а «Любимовка» – это драматургическая лаборатория?
М.Д. Да, мы нового автора выводим на новый уровень. У нас две функции: представить публике и вывести на новый уровень.
О.К. Вы как-то отслеживаете судьбу победителей?
М.Д. Мы стараемся приглашать авторов повторно. А это медиапространство, оно едино.
октябрь 2015